Иванов день

— Не скажи, не скажи… Едут профессора и другие ученые из Москвы и Ленинграда, — разглаживая скатерть по краю, с обидой сказала Ольга Васильевна.

— Ну, твои не в счет!..

У Ольги Васильевны летом обычно отдыхали муж и жена, московские биологи, люди старые и добрые, с которыми она вечерами подолгу просиживала за чаем. Какие только она не заваривала чаи! Из мяты, из зверобоя, из ромашки, из тмина!.. Из незнакомых биологам «материнки» и «деревия»… А то из цветов липы, из ростков вишни. Распивались чаи с мелко наколотыми кусочками сахара — щипчики всегда лежали на столе — на веранде, где повсюду были натыканы в мешочках или в пучочках луговые травы и цветы. Их запах сводил биологов с ума, они готовы были дневать и ночевать на веранде.

— Потом, еще поваляться хочу в постели, — снова с какой-то бесшабашностью, так не присущей ей, проговорила Ганна. — Отоспаться хочу за многие годы!

— На том свете успеется! — хмыкнула Ольга Васильевна.

— И на этом надо успеть!.. Хочу потом вернуться в самодеятельность. Уже ходила, просилась в хор. Не в основной, в котором была когда-то, а в подсобный, старушечий.

— Могла бы петь и в основном. Зря ты тогда послушалась Ивана, бросила это дело. Уж наездилась бы по свету, — сказала Ольга Васильевна.

— Нет! Пойду в старушечий. Этот хор только изредка колесит по району. Буду спивать старые гуцульские песни.

— Песни — это, конечно, хорошо, — задумчиво проговорила Ольга Васильевна.

— Поехать мне надо еще во Львов. Телевизор хочу купить шестидесяти-двух-санти-метровый, — чуть ли не по слогам еле выговорила Ганна. — Денежки теперь у меня есть за борова и кроликов. Пока не истратила — поеду! Жизнь у нас с Иваном, сама знаешь, была не из легких. На телевизор нам отродясь бы не собрать.

— Знаю.

— Пей чай!.. Он и меня приучил жить честно. — Она вдруг вспыхнула, глаза ее ненавидяще засверкали. — Будь моя воля, всех жуликов засадила бы на каторгу. На всю жизнь! Чтобы другим неповадно было воровать и обманывать. На иных и смотреть не могу! — Она перевела дыхание, сделала глоток остывшего чая. — Самой теперь надо наверстывать упущенное, Ольга Васильевна, жизнь проходит, тридцать пять лет — не семнадцать.

— Знаю. И все равно тебе одной ничего не сделать. — Ольга Васильевна, вдруг что-то вспомнив, рассмеялась — тихо так, по-старушечьи.

— Смеешься-то чему?

— Сегодня утром на прием пришла старая гуцулка. Сто один год! Чуть горбится, идет опираясь на топорик. И топорик-то у нее не какой-нибудь там, а бронзовый, инкрустированный. «Зачем тебе бронзовый? — спрашивают ее в очереди. — Взяла бы деревянный, легче было бы идти». — «А вдруг медведь попадется навстречу? Вот и убью!» — говорит. Крепкая еще!.. От села Малый Быстрец до нас, считай, тридцать километров, если ехать автобусом. Она же пришла пешочком, прямиком через лес, две горы еще одолела. Так будет десять — двенадцать километров. И никакой одышки, усталости. Ну и как ты думаешь, зачем она пришла, что ей надо от Гаврилы Ивановича? А вот что: просит сделать ей операцию, замуж собирается.

— Что она, рехнулась?

— Ты послушай дальше!.. Гаврила Иванович — сама знаешь, какой он деликатный, — осторожно спрашивает: «Ну если тебе сто один год, тогда сколько лет жениху?» Отвечает: «Восемьдесят три!» — «Нет, — говорит наш главный, — не буду делать операцию!» Она его просит: «Тогда он не женится на мне, ему баба нужна». — «Ну и бог с ним, не буду делать операцию», — отвечает Гаврила Иванович. «Да сделай, пожалуйста, — просит гуцулка, — ведь у него дом, корова, телевизор что твой шкаф, человек он одинокий, глядишь, скоро помрет, и все это добро мне останется. Женщина я бедная!»

Ганна от смеха чуть не свалилась со стула. До слез смеялась Ольга Васильевна.

— Ну и чем закончилась бабкина история? — спросила Ганна.

— А ничем. Поедет жаловаться в Ивано-Франковск. Бери пример с бабки из Малого Быстреца! — многозначительно подняв палец, проговорила Ольга Васильевна.

— К чему ты это рассказала? — почувствовав подвох, спросила Ганна.

— Есть у меня на примете один хороший человек!.. — сказано было тоже с многозначительностью.

Ганна рассмеялась:

— Хорошие милуются со своими женами, Ольга Васильевна, растят детей. Ко мне же сватаются женишки с брачком. Это все накипь! Настоящие где-то на донышке.

— Подумай, подумай. Может, с ним и поедешь в твой знаменитый Крым!.. — продолжала свою мысль Ольга Васильевна, не обратив внимания на слова Ганны.

— И ради чего, скажи пожалуйста, я снова должна выходить замуж? Лучше Ивана все равно не найду.

— Нехорошо начали говорить о тебе в городе. — Ольга Васильевна отвела глаза, посмотрела поверх шкафа.

— Дожила! — Привстав, Ганна отвесила Ольге Васильевне низкий поклон.

— Мужиков много, говорят, к тебе ходит. Думают черт те что! — с любопытством Ольга Васильевна посмотрела на кафельный стояк, точно видела его впервые. У самой был точно такой, ставил один и тот же мастер, вместе с Ганной ездила за кафелем в Коломыю, заплатила целых восемьдесят семь рублей за комплект, всю месячную зарплату.

— А что мне делать с ними?.. Прогоняю, а ходят.