Иванов день

— Тогда надо какое-то время пожить в деревне, лучше у нас на севере, в Заонежье, потолкаться среди народа. Да и книги по истории надо хорошо знать. Я вон который год корплю, а написал всего-то два романа.

— Но каких! — патетически произнес Решетов, вскинув руку, как при чтении стихов с трибуны.

— Неплохих, сам знаю, — с достоинством ответил Чапыгин и переменил тему разговора: — Ну как, молодежь, есть у нас время, успеем почаевничать? — И вытащил часы из кармана.

— Что-нибудь предложил бы посущественнее, Алексей Павлович, — усмехнулся Решетов.

Чапыгин погрозил пальцем, но поставил на стол три рюмки и графинчик, налил розовенькой, липкой домашней наливки, и мы выпили за успех нашего вечера в Доме культуры имени Ильича. Потом он протянул нам печенье.

— С нами будет выступать и венгерский революционный поэт Антал Гидаш. Знакомо тебе это имя, Алексей Павлович? — спросил Решетов. — Договорился с ним: приедет с переводчиком прямо в Дом культуры.

— Значит, будет и второй поэт? — И Чапыгин как-то по-свойски подмигнул. — Читай, Саша, свои стихи, но только не подвывай, как это любит ваш брат.

Решетов ответил со смешком:

— С подвывом оно выходит доходчивей, Алексей Павлович!

Чапыгин надел пиджак, по-стариковски покашливая и покряхтывая, и, как мне показалось, сделал это для «солидности». Взял в руки кепку, и мы вышли из дому.

Направились берегом Карповки в сторону Кировского проспекта.

Через какое-то время он обратился не столько ко мне, сколько к Решетову:

— Кроме того, что пишет рассказы, что еще умеет твой друг?

Хотел было ответить я, но раньше успел Решетов:

— Вот с полгода, как работает в «Крестьянской правде», мотается по области!

— Это хорошо, хорошо… — одобрительно закивал он своей бритой головой, держа кепку в руке. — Надо набираться жизненных впечатлений, не сидеть на одном месте. А что делал до газеты? — Теперь вопрос был непосредственно обращен ко мне.

— Работал на заводе имени Карла Маркса.

— Это где же такой?

— На Выборгской стороне.

— Не знаю.

— Бывший «Старый Лесснер»!

— Ну, это другое дело! Знаменитый завод! Хорошо его помню по тринадцатому году. Бастовали больше ста дней, всколыхнули всю страну. О лесснеровцах много писала «Правда».

— Точно, точно! — обрадованно ответил я.

— Были у меня и на нем знакомые мастеровые, — степенно продолжал Чапыгин. — Не знаю, там ли сейчас… Давно не был на Выборгской стороне… А что делал до завода?

— Работал на Васильевском острове, на Третьей линии.

Чапыгин остановился:

— Это где же на Третьей? — Губы у него были крепко сжаты, голова откинута назад.

— В механических мастерских при Гидрологическом институте, между Большим и Средним проспектом, — ответил я.

— Ну знаю, знаю, в старое время приходилось жить и на Третьей линии, и на Среднем, и на Большом… — Он махнул зажатой в руке кепкой, и мы продолжили путь. — А до мастерской где работал?

— В бакинском порту. В самой разбойной двадцать третьей артели грузчиков!

— Молодчина!.. А школу успел закончить?

— Успел. Сейчас учусь в РЛУ — Рабочем литературном университете, конечно, больше заочно, много приходится ездить.

— Писатель без биографии — ничто, — убежденно проговорил Чапыгин. — Надо много знать и много уметь. Кончите повесть или роман — несите, прочту…

Мы вышли на Кировский проспект. Сели в трамвай. Ехать надо было долго, через весь город. Подошел кондуктор. Решетов вытащил пятерку, я — трешку. Ни у кондуктора, ни у нас не оказалось мелочи, и мы в растерянности уставились на Чапыгина. Он на нас посмотрел иронически и неторопливо полез в карман, вытащил кошелек, достал серебро.

— Не забудьте потом вернуть должок! — Лицо у Чапыгина было непроницаемо, когда он брал билеты.

Я не понял, сказал он это всерьез или в шутку, но все равно готов был сгореть со стыда.

Мы приехали в Дом культуры Ильича минут за двадцать до начала вечера. Нас уже дожидался красавец, молодой человек с пышной шевелюрой — венгерский поэт Антал Гидаш.

Зал был переполнен, было много рабочего люда, особенно с «Электросилы», и среди них долговязый, тощий, бледнолицый Ганс Леберехт, член заводского литературного кружка, которым руководил Чапыгин. (Имя Леберехта станет широко известным после войны.) Ганс состоял в литгруппе «Резец» которую посещал и я.

Я и сейчас, через много лет, с удовольствием вспоминаю этот литературный вечер в Доме культуры имени Ильича. Неторопливо, степенно, выделяя интонацией, жестом главное в каждой фразе, прочел отрывок из «Гулящих людей» Чапыгин. В ударе был Решетов. Он прочел пять или шесть больших стихотворений и главное — «Девушка со „Светланы“». Антал Гидаш произнес краткую речь, потом прочел свои зажигательные революционные стихи. И я, на этот раз без обычного смущения и стараясь не глотать окончания слов, прочел свой рассказ.