Иванов день

«Мне тоже хочется сказать, что очень люблю и высоко ценю Вас, мастера литературы, для которого искусство всегда было выше всяких выгод и удобств, люблю за Вашу любовь к литературе, за северное сияние Вашего таланта. Жаль, что приходится говорить это издали, заочно и что я не могу крепко, дружески пожать Вашу руку, обнять Вас».

«Дом Савиной», хотя и был двухэтажный, с виду небольшой, но вместительный. В нем жило человек тридцать, некоторые с семьями. Перед домом — сад, вдоль ограды — вековые клены. Прямо из сада мы зашли в дом.

Чапыгина в его комнате не оказалось — видимо, куда-то вышел, дверь была не заперта.

Мы, выйдя, не догадались заглянуть во двор за домом, некоторое время посидели в саду. Решетов хорошо знал всех обитателей дома, с некоторыми дружил, и популярно мне растолковывал, кто занимает какую комнату и кто чем славен. Обещал как-нибудь свести к художнику Павлу Филонову, мастерская которого находилась как раз над самым входом в дом, на втором этаже. Обещал познакомить и с большим любителем охоты писателем Черноковым.

По соседству с Чапыгиным на первом этаже жил поэт и переводчик Владимир Заводчиков. Он увидел нас в окно, вышел в сад и, узнав, что мы дожидаемся Чапыгина, повел нас на спортплощадку за домом. Здесь волейбольная команда писательского дома сражалась с командой соседних домов.

Среди зрителей мы увидели и Алексея Павловича Чапыгина, подошли к нему. Решетов познакомил нас. Чапыгин своим тихим голосом спросил:

— Что, Александр Ефимович, не опаздываем на выступление?

— Нет, времени у нас достаточно, — бодро ответил Решетов.

Чапыгин повел нас к себе.

Впервые я так близко видел его: бритая голова, большой сократовский лоб, одет в чистую полотняную рубаху с вышитым воротом, походка неторопливая, даже несколько грузноватая, словно у старого мастерового человека, какого-нибудь модельщика, медника, токаря — таких я немало знал в годы работы на заводе имени Карла Маркса на Выборгской стороне.

Зашли к Чапыгину.

Большая комната была заставлена старой, красного дерева мебелью. Пахло не то скипидаром, не то лаком.

В этой комнате побывали многие знаменитые поэты, писатели, художники и ученые, со многими из них Чапыгин дружил. Приезжая из Москвы в Петроград, запросто сюда заходил Сергей Есенин, с которым Чапыгина связывала давняя дружба. Еще в 1917 году Есенин писал:

За мной незримым роем
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.
Из трав мы вяжем книги,
Слова трясем с двух пол.
И сродник наш, Чапыгин,
Певуч, как снег и дол…

С любопытством я поглядывал по сторонам. На стенах висели портреты Пушкина и Толстого, несколько картин, написанных маслом. Немало книг в массивных переплетах виднелось на этажерке. На столе, за которым работал Чапыгин, лежало несколько старинных курительных трубок с длинными изогнутыми чубуками. Справа от окна стоял небольшой верстак, на нем — всякие инструменты, кипа растрепанных книг без обложек и пресс — зажимать переплетаемые книги; на подоконнике — разобранный ларец, мелко инкрустированный перламутром, ждущий ремонта, два массивных подсвечника, серебряный кубок петровских времен.

От друзей своих, часто бывавших у Чапыгина со стихами и рассказами, я знал, что днем Алексей Павлович переплетает книги или реставрирует мебель, занимается хозяйственными делами, а пишет ночью — привычка, оставшаяся от старых времен, когда он ютился в углах и писать ему приходилось после того, как угомонятся и улягутся соседи или хозяева.

— Ну как, Александр Ефимович, — обратился к Решетову Чапыгин своим тихим, с шутливой интонацией голосом, — будем хорошо выступать?

— Плохо нам нельзя, Алексей Павлович, — ответствовал Решетов. — Едем к рабочему классу. Рядом с Домом культуры — «Электросила», известный завод!

— К тому же мой подшефный! — сказал Чапыгин, и ко мне: — Ну а вы что будете читать, молодой человек? — Он по-стариковски покашлял. — Что-нибудь законченное или тоже отрывок из романа?

— Прочту небольшой рассказ, всего-то на шесть страничек, — ответил я.

— Ну это хорошо, а то утомим слушателей, они возьмут и разбегутся! — Взгляд у него был с лукавинкой.

Посмеялись. Решетов, указывая на меня, сказал:

— Тоже любит историю, Алексей Павлович, хорошо знает твои книги. Собирается писать роман на историческую тему, вроде как бы про староверов.

Чапыгин провел ладонью по бритой голове, оценивающе, исподлобья посмотрел на меня, пожевал губами, сказал: