Иванов день

На темы революции у Всеволода Александровича — два стихотворения. И оба мне нравятся. Одно мы тут же решаем дать на открытие «Октябрьской переклички поэтов» в № 11 «Звезды», вот его начало:

Заката раскинулись ленты…
В седую Неву, как всегда,
Героикой вечной легенды
Вошли боевые суда…

Во втором стихотворении мне лишней кажется одна строфа, и я об этом говорю Всеволоду Александровичу.

Он читает эту строфу вслух, смеется — и безжалостно вычеркивает ее!

— Ну, а как тебе кажется начало? — И читает:

Ее снежок порхающий заносит,
Дворец суровый сумраком одет,
На площадь прохожу я Аркой Росси,
Увенчанной квадригою побед…

— Вполне приемлемое, в духе ваших традиционных стихов, — смеясь, говорю я. — Дадим это стихотворение на открытие поэтической подборки в новогоднем номере «Звезды».

— Тогда к нему надо подобрать лучшие из моих летних стихов!..

Рождественский читает очень разные стихи. Здесь лирика… Философские… Стихи историко-литературного плана… Этюды, в основу которых положены разные житейские истории…

Я молча откладываю в сторону те, которые мне особенно нравятся, которые, чувствую, дороги и автору.

Потом отобранные стихи вслух читаю я. Рождественский с любопытством прислушивается, ему интересно, как звучат стихи в устах прозаика.

— Вы не писали стихов? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю я, хотя такой грех водился за мной: писал в юности, но вскоре бросил, когда перешел на прозу — тоже в юности.

— Странно, — говорит он. — Должны были!

Почерк у Рождественского на некоторых страницах не очень ясный, и, чтобы не случилось какого-либо недоразумения при перепечатке их редакционными машинистками, я решаю сам заняться этим, благо у меня наверху портативка «Колибри».

Перепечатав стихи, я приношу их Всеволоду Александровичу. Он вычитывает, попутно делает небольшие поправки.

Утром 28 августа, после завтрака, я вышел погулять и, проходя мимо окна Рождественского, увидел его уже сидящим за работой. Я поднял руку, поприветствовал его и хотел было пройти дальше, чтобы не мешать ему, но он сам окликнул меня, попросил зайти «на минутку».

Как вчера, мы снова сели рядышком за письменным столом. Он вытащил из ящика и показал мне заветную коричневую книжечку, в которую были переписаны многие из его летних стихов. Он снова был очень оживлен. Прочел мне стихотворение «Гамлет», исполненное тревоги за мир, которому угрожают нейтронной бомбой:

Когда б ты это знал, не отступив ни шагу,
Пред этим чудищем не отвратив лица,
О Гамлет, правды друг, ты выхватил бы шпагу,
За честь и мир Земли ты бился б до конца!

Потом Всеволод Александрович прочел стихотворение «Над страницей», посвященное поэзии Теофиля Готье, но оно было другого плана:

Куда ж страница позвала?
Уж в лад стихам звенят гитары,
И отражают зеркала
Смуглянок солнечной Наварры…

— Куда вы думаете включить эти два стихотворения? — спросил я.

— По-моему, их следует опубликовать в другом цикле.

Рождественский перелистал несколько страниц и прочел этюд про летчика, который когда-то, на заре советской авиации, летал на самолетах-тихоходах и теперь, будучи пожилым человеком, с грустью смотрит в голубое небо, по которому проносятся молниеподобные реактивные истребители. О таких он мечтал, а летать не пришлось…

— Пожалуй, это стихотворение тоже для другого цикла… А вот еще!.. — Всеволод Александрович взял листок, исписанный мелким почерком, и стал читать:

Как ярко, свежо и просторно
В распахнутом к солнцу окне.
Раскат пионерского горна
Поет, отзываясь во мне!..

Стихотворение это мне особенно понравилось, и не потому, что было лучше других, просто оно более соответствовало моему настроению, вызванному всем тем, что окружало нас в Тарховке, где было так много пионерских лагерей, поющей детворы, солнца и смеха. Ну а еще оно понравилось светлым душевным настроением поэта, удивительным все-таки для его преклонного возраста: восемьдесят два — это ведь совсем немало!

Я еще раз пробежал глазами стихотворение, прочел вслух отдельные строчки.

— Вижу, вам приглянулось это стихотворение, — сказал Рождественский.

— Да, Всеволод Александрович, и — очень. Я его тоже включу в новогоднюю подборку.

— Пожалуйста! — и он протянул мне оригинал.

— Перепечатаю и сразу верну!

— Успеется!..

Потом мы беседовали о разных вещах.

— Вам надо бы снова начать гулять в саду, — сказал я, возвращаясь к своей излюбленной теме в разговоре с Рождественским. — Нельзя же с утра до вечера находиться в прокуренной комнате. И курить надо меньше, не две пачки в день.