Иванов день

Места эти тогда были пустынные, не то что сейчас. Справа, на расстоянии километра от нашего хутора, находился переселенческий колхоз с разбросанными там и сям по берегу озера и в лесу выкрашенными охрой домами, слева, на таком же расстоянии, — писательский поселок.

Край этот был тихий, идеальный для жизни и работы. Привлекала и рыбалка, и охота, и изобилие грибов и ягод. Как-то я в первый раз в жизни взял в руки удочку и за час наловил корзину рыбы. В первый раз пошел за грибами — и собрал одних белых больше двухсот штук, не дотащить их было до дому.

Короче, мы поселились в земном раю. Трудновато было только в зимнюю пору, когда все вокруг заносило метровой толщины снегом и мы оказывались отрезанными от всего мира. Никакого транспорта тогда здесь не было. А потому и волки появлялись в окрестностях, и лоси. О зайцах я уже не говорю. У лесной дороги, идущей от железнодорожной станции, часто встречались рыси.

Да и сильные морозы стояли в те первые послевоенные годы. Иногда мы среди ночи вскакивали в ужасе от громовых ударов мороза по стенам — это трескались от мороза бревна. Большую русскую печь в нашей столовой иногда приходилось топить дважды на дню. Правда, дров было много, мы их запасали летом, они тут ничего не стоили, и на лесных делянках их валялось сколько угодно, к тому же бесхозных. Наши женщины пилили, я колол.

Попасть к нам можно было ночным поездом, идущим из Ленинграда до Приозерска, утром выйти на станции Пюхя-ярви (ныне — Отрадное), а там еще двенадцать километров пройти пешком лесной дорогой до хутора.

Я подробно рассказал и про дачу, и про эти места лишь потому, что впоследствии они будут связаны с Иваном Сергеевичем…

Семья моя безвыездно жила на хуторе, а я раз в две недели уезжал по разным делам в Ленинград. Да и керосину надо было привезти из города для трех наших ламп, и продуктов.

Хотя отрывочными остались в моей памяти встречи с Иваном Сергеевичем в эти первые послевоенные годы, но некоторые все же хорошо запомнились. Вот, например, встреча в Гостином дворе, на Перинной линии.

Мы шли с женой. Она несла новые резиновые боты. Мы их только что купили. Без бот или сапог было трудно в осеннюю пору на карельской даче.

Иван Сергеевич подержал в руках нашу покупку (тогда это была большая редкость!), поздравил Ольгу Ивановну с обновой, спросил:

— Сколько же вы заплатили?

— Одну тысячу двести двадцать восемь рублей, — с трудом выговорил я запомнившуюся мне на всю жизнь сумму. — По коммерческой цене. (Сейчас такие боты навалом лежат в магазинах, стоят-то шесть рублей, но редко кто их покупает!)

— Богачи, богачи!.. Что-то, видимо, у вас еще осталось от журнального гонорара?

— Все давно израсходовано! Надо было ремонтировать дачу, покупать много мелочей по хозяйству, все это возить в такую даль, за сто тридцать километров… А каждый рейс машины — одна тысяча рублей!.. — Я еле перевел дыхание. — Продали остатки чудом сохранившейся в войну библиотеки, ничего другого у нас не было… Снесли в книжную лавку писателей…

— Книги? Что, например?

— Удивитесь! Полное собрание сочинений Достоевского со всеми «Дневниками писателя», выходившее в дореволюционном «Просвещении», — за него нам заплатили пятьсот рублей. Полное собрание сочинений Льва Толстого в двадцати трех томах, издано у Сытина, — еще пятьсот рублей. И разных других книг продали на триста рублей.

Он покачал головой, достал трубку, сказал сочувственно:

— Да, понимаю, не от хорошей жизни вы это сделали… В войну было трудно, и сейчас еще несколько лет будет трудновато… Но ничего, все устроится, и библиотека у вас будет хорошая, не горюйте!

— У нас еще денег осталось на бидон керосина! — весело проговорил я, хотя надо было плакать от совершенного злодейства — распродажи книг.

Иван Сергеевич закурил и хотел было попрощаться, но спросил:

— А что это за дачу вы приобрели, и где?

— Арендовали только, Иван Сергеевич. Где у нас деньги на покупку дачи?.. Правда, места нам попались хорошие… — и тут я не пожалел красок, чтобы в самом лучшем виде расписать и наш хутор, и озеро, и окрестные места.

— Молодцы, молодцы, что на землю осели! Переживете эти трудные годы, а там будет легче, — и он энергично пожал нам руки. Чувствовалось, что затея наша ему очень понравилась.

(Ах, что бы нам в тот день не встретиться, не заговорить о даче!..)

Вспоминаю другую встречу.

Иван Сергеевич рассказывал про Александра Грина.

Я хорошо запомнил этот рассказ. Он перекликается с очерком «Человек из Зурбагана», написанным Иваном Сергеевичем потом и включенным в книгу «Давние встречи».

Вот так приблизительно и выглядел его рассказ, как этот небольшой отрывок из очерка: