Читаем Иванов день полностью

А семья Кривошеевых, не унывая и нисколечко не разочаровавшись в швертботе, принялась за его капитальный ремонт. В помощь подрядили Тряпина. Как-то однажды он пришел с инструментальным ящиком за спиной, вытащил стамеску и кусок мела и стал тыкать по всему злосчастному швертботу. Там, где стамеска по самую ручку проваливалась в дерево, Тряпин ставил крестик. Таких крестиков, помнится, он наставил тридцать шесть!

Да, наш швертбот, оказывается, был весь дырявый, прогнивший; лишь чудом мы вместе с ним не пошли ко дну на середине озера.

Потом швертбот капитально отремонтировали, просмолили и покрасили, и он стал выглядеть как новенький. С Дальнего Востока прибыл и долгожданный парус. Но когда его развернули на земле, он мне показался предназначенным не для швертбота, а для более крупной яхты, может быть, даже для парусника, подобного знаменитому «Товарищу».


Случилось так, что в это время Ленинградское отделение Союза писателей предложило мне переехать на жилплощадь Соколова-Микитова в писательском доме на канале Грибоедова, 9, в так называемой «надстройке», где он занимал в коммунальной квартире две комнаты из четырех. Сам он получил от горисполкома отдельную квартиру на Московском проспекте и успел туда переехать.

Квартира, в которой нам предстояло поселиться, находилась во флигеле, где жили О. Форш, В. Кетлинская, М. Зощенко, Вс. Рождественский, В. Саянов, М. Слонимский. Отличные были соседи! Не было только лифта на пятый этаж!

Я быстро перевез вещи, — пришлось только вдоль на две части распилить платяной шкаф, не проходивший в квартирные двери, что мы под смех и шутки жильцов и проделали во дворе с Леонтием Иосифовичем Раковским, а потом вместе с ним же «собрали» шкаф наверху. Затеял в квартире большой ремонт, не имея для этого ни материала, ни рабочих.

В это же время мне предложили и работу старшего редактора в издательстве «Советский писатель». Дел у меня стало много, и теперь я редко уже выбирался на озеро Комсомольское.

В эти 1949-й и 1950-й годы, обосновавшись на своей новой квартире, Иван Сергеевич снова стал много ездить по стране. Запамятовал уже: не то в «Советском писателе», не то несколькими этажами выше, в Гослитиздате, а может быть — одновременно и тут, и там у него выходили новые сборники очерков и рассказов, и он, вернувшись из дальних и ближних поездок, заходил по своим делам в Дом книги.

Посидев у директоров и главных редакторов, он заходил и ко мне: выкурить трубку, угостить хорошим табаком, поговорить о новых книгах, расспросить, как у меня идут ремонтные работы, как живется на Карельском перешейке. Интересовала его рыбалка. Советовал мне купить ружье.

…Как-то зимой я ему рассказал про случай, происшедший у нас на хуторе. Был морозный, солнечный день. Жена моя тепло одела нашу трехлетнюю Танечку и выпустила поиграть во дворе. Здесь же разгуливал и ягненок романовской овцы, купленный нами для развода, бегала и молоденькая овчарка. Жена пекла хлеб — и вдруг слышит крик дочери. Выбегает на улицу — и видит волка, уносящего ягненка!

— Знаете, Иван Сергеевич, как у вас в рассказе «Волки»: «…волк, зубами придерживая добычу, несет на спине зарезанного барана…»

— Да, это я еще в детстве видел: свою тяжелую ношу волк несет легко, как игрушку. Кажется, я так и написал в рассказе. Что же произошло дальше? — спросил он, оживившись.

— Жена схватила дочь — и в дом! Обе кричат и плачут! И тут я выбежал из своей комнаты…

— Бросились за волком? — рассмеялся он.

— Не с чем было! Не с палкой же за ним бежать?..

— Давно говорил вам: надо купить ружье!

Мы подымили трубками.

— А что же ваша овчарка?

— Страшно испугалась. Мы ее потом еле-еле вытащили из сарая, куда она спряталась.

— А как же Решетов? Как же он допустил, чтобы волки ходили вблизи вашего поселка? Он же охотник, и опытный!

— А вот так, — ответил я и сдержался, чтобы не расхохотаться. — Мы о Ольгой Ивановной сразу же оделись и побежали в писательский поселок. Зашли к Решетову. В доме была одна его мать, Мария Павловна…

И я рассказал Ивану Сергеевичу об этом визите. А проходил он вот как:

— Где же Александр Ефимович? — спросил я у Марии Павловны.

— Да вот скучно стало ему, взял ружье и ушел в лес, — ответила она. — Посидите, может, он скоро придет. Не случилось ли у вас что?

— Да волк у нас ягненка унес! — сказала жена.

— Как это унес?..

— А вот схватил и унес! Хорошо еще, что нашу Танечку не тронул: она стояла рядом. На ее плач и крик я выскочила из дому, а волк уже добежал до леса, — в слезах проговорила жена.

Мария Павловна усадила нас за стол, принесла грибов, огурцов, холодца, стала потчевать и успокаивать:

— Ничего, вот Саша придет и накажет вашего волка! С ягненком волк далеко не уйдет! По следу Саша быстро найдет разбойника. Ешьте, ешьте, я самовар еще поставлю, чайку попьем.

Но мне было не до еды и не до питья. Я все смотрел в окно.

Вот и Саша появился из лесу. Идет с ружьем за плечом, посвистывая, сунув руки в карманы полушубка, в самом хорошем настроении.

Мы все выбежали ему навстречу, рассказали о случившемся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное