Иванов день

— До первого сентября осталось всего несколько дней, Георгий. Кончается мой отпуск в «Неве», надо успеть написать все задуманное. Здесь очень хорошо работается! Отдыхать пока некогда! — ответил он.

— Я завтра же все отобранные стихи передам нашим поэтам! — Уходя, я взял с собой «Как ярко, свежо и просторно…» — Перепечатаю и верну вам оригинал, дам и копию.

Я поднялся к себе наверх, перепечатал стихотворение, отнес Рождественскому. Он выправил первый экземпляр, подписал.

— Теперь его еще раз надо перепечатать для набора, — сказал я. — Но это я уже сделаю в редакции.

— Ваш выправленный экземпляр считайте оригиналом, — и он потянулся к пачке «Беломора»…

Утром я уехал в Ленинград. На редакционном совещании я передал стихи Рождественского членам редколлегии. Они их прочли, подборка всем понравилась. Меня попросили передать Всеволоду Александровичу горячие приветы — у него в «Звезде» было много хороших друзей.

Около шести часов я поехал домой, чтобы тут же отправиться в Тарховку. Но после обеда прилег отдохнуть… и проспал до девяти вечера. Ехать в Тарховку было уже поздно.

Поехал я туда чуть свет.

В восемь часов утра я уже был на даче. По дороге мне встретилась Татьяна Всеволодовна. Она была сильно расстроена. Что же могло произойти?..

— Вчера в пять часов дня с отцом случился удар… У него потеря речи, он парализован, его на «скорой помощи» увезли в больницу.

Известие это ошеломило меня.

— Вот я еду в «Свердловку» и не знаю, что меня ждет там, — продолжала печально рассказывать Татьяна.

Я как мог успокоил ее, сказал, что все это произошло, наверное, от перенапряжения, от дикой усталости отца, что его вылечат. Но сам был в тревоге.

По дороге на дачу я подумал: «В последние дни Всеволод Александрович был особенно оживлен… Много писал, много читал… Свет у него в комнате горел допоздна… Сейчас я понимаю, что и вчера, и позавчера он делился со мной сокровенными мыслями, показывая свою последнюю, еще в рукописном виде, книгу… Может быть, он предчувствовал то, о чем не мог догадаться никто?.. И стихи «Как ярко, свежо и просторно…» написаны не случайно?.. По-разному люди прощаются с жизнью одни — с грустью, другие — вот так, пропев ей гимн…»

В тот вечер Татьяна не вернулась из Ленинграда.

Когда я на другое утро позвонил моей жене, то она сообщила, что Всеволод Александрович скончался несколько часов назад, не приходя в сознание.

Было тридцать первое августа. Закончился «отпуск» у Всеволода Рождественского!

Первого сентября он должен был приступить к работе в дружественной нам редакции «Невы».

Похоронили Рождественского на Литераторских мостках Волкова кладбища, завалили могилу цветами.

Рядом — могилы Н. Лескова, А. Блока, А. Куприна.

Вокруг — вековые деревья, вековая тишина.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Ивана Сергеевича Соколова-Микитова я знал по довоенной «Звезде», где он обычно появлялся в сопровождении своего старого друга Пинегина. Посещали они редакцию чаще всего, когда Иван Сергеевич возвращался из поездок по Северу или другим местам, переполненный впечатлениями, желанием написать обо всем увиденном и пережитом. Вокруг них сразу собирался кружок любознательных слушателей.

Иван Сергеевич рассказывал, Пинегин иногда деликатно добавлял что-то от себя. Если шел разговор о Севере, то тут он оказывался в своей стихии, у него было много собственных воспоминаний.

Рассказчик Иван Сергеевич был прекрасный. Говорил он неторопливо, раздумчиво подбирая слова. Трубка его в это время обдавала окружающих запахом ароматного «кэпстена», который ему привозили друзья моряки из заграничного плавания, или более терпкого отечественного «капитанского».

Соколова-Микитова я легко себе представлял на палубе какого-нибудь обледеневшего экспедиционного судна, среди рыбаков, тянущих сети, среди зверобоев, вышедших на охоту. У него было выразительное, прокаленное солнцем и ветрами лицо, могучая грудь, сильные плечи, — богатырского сложения был человек. Чувствовалось: крепко стоит на ногах, знает и любит свое дело — дело писателя и путешественника.

Рядом с ним Николай Васильевич Пинегин казался утонченным интеллигентом, хотя тоже был «морской волк». Художник, ученый, писатель, он впервые на Севере был в 1908 году, а в экспедиции Г. Я. Седова к Северному полюсу в 1912 году являлся его ближайшим помощником. Многократно и после этого бывал в рискованных экспедициях на Севере. С середины тридцатых годов он часто болел, редко выезжал, писал книги и занимался научной работой. (Я знал его книги «В стране песцов», «В ледяных просторах». Вообще все, что писал Пинегин, было интересно, познавательно, в особенности его «Записки полярника».)

Иван Сергеевич Соколов-Микитов был известным писателем. Его произведения часто появлялись на книжных прилавках, часто он печатался и в «Звезде», и в других журналах. Ближайший друг А. Толстого, Шишкова, Федина, Твардовского, человек, близко знавший Бунина, Куприна, Ремизова, Грина, он пользовался большим авторитетом среди писателей.