Иванов день

Соколов-Микитов сам о себе все рассказал. Положите его книги рядышком — и перед вами выстроится жизнь человека с детства до глубокой старости.

Ничего выдуманного в книгах, все — увиденное, пережитое.

В рассказе «На теплой земле» он нам поведал, когда родилась его страсть к путешествиям, любовь к природе, к своей земле. Вот что он пишет:

«В голубые ясные дни детства мною владела мечта о далеких скитаниях, о счастливых сказочных странах. На крыльях воображения уносился я далеко над землею. Подо мной проплывали снежные горы, голубые моря и леса, серебряные реки и озера. Птицы, их радостная свобода, манили меня. С особенным чувством смотрел я на пролетавших журавлей. Недаром весною, в дни пролета птиц, с особенной силой тянуло меня странствовать. Весною — уже взрослым — обычно отправлялся я в самые далекие и удачные путешествия…»

Отец рано научил его стрелять, часто брал с собой на охоту, и от отца перешло к нему, как признается писатель, его поэтическое чувство природы. Охота давала ему возможность широко видеть мир, много ездить, встречаться с самыми разными людьми.

Поэтическое чувство природы осталось на всю жизнь, нашло отражение во всех его книгах, будь это ранние рассказы о дореволюционной жизни родной Смоленщины, или морские рассказы, навеянные плаванием по разным морям, или потом, в тридцатые годы, — его многочисленные очерковые произведения о ближних и дальних поездках по родной стране, и в особенности по Северу, собранные в книге «Пути кораблей».

Любовь к людям и природе — вот основа и девиз его творчества. А это определило и стилистику его вещей, и чистый, яркий язык, которым он пользовался. Он был достойным продолжателем традиций русской классической прозы.

В 1940 году Николай Васильевич Пинегин внезапно скончался… Соколов-Микитов потерял верного друга. Через некоторое время у него в Крыму умерла старшая дочь Арина… Ходил он осиротевший, грустный, и вызвать его на разговор было трудно. Стал еще больше курить.

А вскоре началась война. Я уехал на Карельский фронт, надолго потерял из виду многих ленинградских писателей…

Но вот закончилась эта долгая, изнурительная, кровопролитная война, навязанная нам германским фашизмом.

В середине февраля 1946 года я демобилизовался из армии и вернулся в Ленинград из Будапешта, где стояла наша часть. Несколькими месяцами раньше из Будапешта уехала моя жена, вместе со мной ушедшая на фронт в первый день войны и прослужившая все эти четыре года в армейских госпиталях. Дома меня ждала и дочка, родившаяся в новогодние дни.

В Ленинграде мне надо было срочно наладить свои бытовые и квартирные дела, но прежде всего следовало закончить роман «Огни в бухте» — книгу о Сергее Мироновиче Кирове, оставшуюся незавершенной из-за войны.

Я сел писать те две трудные главы, которыми заканчивается роман.

Работу свою выполнил к началу лета, роман был принят «Звездой» (и напечатан в № 11—12 за тот же, 1946 год).

И в это время несколько писателей-ленинградцев, по инициативе Александра Решетова, знавшего мои трудные квартирные дела, пригласили меня поселиться вместе с ними на берегу озера Комсомольское на Карельском перешейке. Там на пустующих землях госхоза сдавались в аренду пять или шесть брошенных крестьянских домов, организовывался «писательский поселок».

Я с благодарностью, конечно, принял приглашение. Все поселенцы уже успели занять отдельные дома и обосновались в них, мне же это предстояло сделать на хуторе, который находился на расстоянии километра от поселка, к тому же совместно с семьей литературоведа Александры Ивановны Лаврентьевой-Кривошеевой (привычнее ее было называть просто Кривошеева). С Александрой Ивановной я был немного знаком, и это меня не смутило. К тому же в просторном крестьянском доме было два самостоятельных входа, дающие возможность каждому из нас жить независимо друг от друга на двух изолированных половинах.

Александра Ивановна, перед тем как принять меня в компанию, поставила передо мной условие: жить на хуторе круглый год. Она же с сестрой и сыном, курсантом Высшего военно-морского училища имени Дзержинского (или «Дзержинки», как любовно называют это училище в Ленинграде), будут приезжать сюда на отдых в летнее время.

Делать было нечего, я и на это был согласен. В городе мы жили в трудных квартирных условиях. Нас уже было пятеро: ко мне переехала мать, к жене — ее сестра.

Мы с Кривошеевой оформили в райисполкоме каждый на свое имя принадлежащую ему часть дачи, заплатили аренду.

Чтобы часто не ездить в Ленинград за продуктами, нам с женой пришлось завести небольшое хозяйство.