Иванов день

Николай Семенович затеял разговор о недавно прочитанной им моей повести «Иванов день», а потом спросил, что я сейчас пишу. Я сказал, что заканчиваю новую повесть «Долгий путь возвращения» и собираюсь еще писать третью повесть из карпатского цикла, но она, в отличие от первых двух, будет посвящена Лесе Украинке, ее путешествию по Карпатам.

— Завидую вам! Прекрасный образ! Замечательный поэт и человек! — сказал Тихонов.

Готовясь писать повесть о Лесе Украинке, я проделал большую работу по сбору материала, много ездил по Карпатам, повторил маршрут поездки Леси Украинки из Черновиц в Буркут, а потом перечитал не только все написанное Лесей и все написанное о ней, но и многое из украинской классики, и не в переводе, а в оригинале. Я был готов к серьезному разговору с Тихоновым.

И был потрясен, когда Николай Семенович стал рассказывать о Лесе Украинке — человеке, поэте, революционере. Как глубоко он знал ее непреклонный характер, ее выдающийся поэтический талант, ее трудный и героический путь от революционного демократизма к марксизму!..

Это было слово поэта о поэте, к тому же — любимом поэте!

Я не мешал его монологу, слушал его вдохновенную речь.

Потом, тяжело ступая, он прочел на память:

Кто вам сказал, что я хрупка?
Что я покорна доле?
Трепещет ли моя рука,
Иль в песнях нет раздолья?
Вы слышали, как завела
Я скорби песнопенье? —
То буря вешняя была,
Не хмурь поры осенней…

Он шел тяжело. То он брал меня под руку, то я его. Было обидно: даже к Тихонову, всегда славившемуся железным здоровьем, подкралась старость. Но лицо у него светилось высокой мыслью, оно было вдохновенно.

Мы вышли из кремлевских ворот и направились мимо Кремля в сторону Москвы-реки.

Разговор об украинской литературе продолжался.

Я рассказывал Николаю Семеновичу о Марко Черемшине и Михайле Павлыке, двух замечательных писателях и общественных деятелях Галичины, и когда упомянул имя Михайлы Коцюбинского, то он с восторгом стал говорить о его творчестве…

Диалог об украинской литературе продолжался и на мосту, и после того, как мы направились к улице Серафимовича, к дому, где жил Тихонов.

Я посмотрел на часы — и ужаснулся. Был десятый час. О кофе не могло быть и речи. Я попрощался с Николаем Семеновичем и, схватив у кинотеатра «Ударник» такси, помчался в гостиницу «Россия», где меня давно дожидалась жена…

7

Лето 1976 года. Лежу в больнице с воспалением легких. Поправляюсь медленно. А за окном — солнце, голубое небо, зеленые кроны деревьев.

Мне приносят № 7 «Звезды», где среди других прозаических произведений напечатана и моя небольшая карпатская повесть «Долгий путь возвращения».

Заболел я очень некстати: мне в это время надо бы быть в Карпатах! В нынешнее лето мне следовало закончить другую повесть — «Путешествие в Буркут», которой и должна была завершиться задуманная мной карпатская книга. Работа над этой книгой, к сожалению, по разным причинам растянулась на несколько лет.

Я перечитываю «Долгий путь возвращения», и, пока нет первых читательских и писательских откликов, всякие мысли донимают меня: «Нужна ли эта повесть о тяжелых событиях дней войны в Карпатах современному читателю?.. Необходимость и злободневность ее написания я сильно ощутил в западных областях Украины, но здесь-то, в Ленинграде, в Москве, в других местах, — поймут ли ее, оценят повесть?..»

Тяжело лежать в больнице, когда ты оторван от привычной среды (а не потому, что тебя раз десять на дню колют и заставляют пить лекарства).

Но вот мне приносят почту. Испытываю такую же радость, как в дни войны на фронте. Среди писем нахожу конверт с характерным тихоновским почерком.

Не верится глазам: письмо от 28 июля 1976 года, в нем говорится о повести «Долгий путь возвращения»!.. Отклик молниеносный, если учесть, что июльская книжка «Звезды» только-только, видимо, пришла подписчикам.

Вот что писал Николай Семенович Тихонов, — да простит меня читатель за те похвальные слова, которые я приведу здесь: