Иванов день

— Я хочу вам рассказать одну любопытную историю, — продолжал Тихонов. — Она связана с нашим приездом на Первый съезд. Вы сегодня очень эффектно представили в своем выступлении ленинградскую делегацию!.. Ну вот, мы, сорок восемь делегатов, приезжаем в Москву, выходим из вагонов на перрон, а там — ни одного знакомого лица, никто нас не встречает. Представляете наше положение?.. У нас нет транспорта, мы не знаем, в какую нам ехать гостиницу… У каждого по чемодану, а то и по два — ведь ехали на две недели!.. Одним словом, положение у нас было отчаянное!.. Мы прождали на перроне некоторое время, и Алексей Николаевич Толстой говорит мне: «Давайте, Николай Семенович, позвоним Алексею Максимовичу, нашему почетному руководителю делегации». Позвонили. Горький выслушал нас, говорит: «Приезжайте ко мне. Что-нибудь придумаем». — «Но нас много, Алексей Максимович!» — отвечаю я. «Сколько же?» — «Сорок восемь человек!» — «Где же вы набрали столько делегатов? Кто приехал?» И я начал перечислять, как это сделали вы в своем выступлении: Толстой, Федин, Форш, Шишков, Чапыгин, Маршак, Чуковский — со всеми Горького связывала давняя дружба! Горький рассмеялся, сказал: «Приезжайте все! Рад буду видеть вас у себя…» С большим трудом мы достали какие-то машины, поехали к Алексею Максимовичу. А дома у Горького нас уже ждали. Стол был накрыт к завтраку, стоял самовар… Когда мы позавтракали, Алексей Максимович отвел меня и Толстого к окну, смущенно проговорил: «Пока вы ехали ко мне, я кое-что разузнал… В Союзе писателей говорят, что предупреждали вас, ленинградцев, не ехать в Москву такой большой делегацией… Где набраться на вас столько мест в гостинице?.. Ведь предлагали вам сократить делегацию? — И он рассмеялся в усы. — Думаю, что тут дело не только в гостинице… Кое-кто из бывших рапповских незадачливых деятелей просто испугался вашей внушительной делегации. Имена-то какие!..» Рассмеялись и мы…

Эту историю я знал, но не из первых уст.

Тут к нам подошли по делам секретари Союза писателей СССР, я оставил Тихонова и пошел в буфет пить чай.

6

Передо мной лежит пригласительный билет на прием по случаю окончания IV съезда писателей Российской Федерации.

Прием состоялся 18 декабря 1975 года в шесть часов вечера в банкетном зале Кремлевского дворца съездов.

Билет этот сохранился не по чистой случайности, а потому, что на его оборотной стороне в тот незабываемый вечер я сделал немало конспективных записей и теперь могу их расшифровать.

Это был один из самых больших приемов, устроенных для делегатов и иностранных гостей после окончания работы писательского съезда. Мне тогда показалось, что присутствовало больше тысячи человек.

Но пока не было приглашения пройти в банкетный зал, мы втроем — поэт Лев Озеров, критик Евгений Осетров и я — стояли позади громадной людской толпы в вестибюле и мирно беседовали о литературных делах. К нам, запыхавшись, подошел сотрудник секретариата Союза писателей СССР Ким Селихов и сказал, что меня приглашают в президиум. «Кому я понадобился там?» — подумал я и попытался отбиться от этого приглашения. К тому же я почувствовал себя неудобно перед своими собеседниками. Но Селихов схватил меня за руку и поволок за собой.

Так невольно я оказался за праздничным столом президиума, на виду у громадного зала.

После первых тостов с другого конца стола президиума, с бокалом красного вина в руке, приветливо улыбаясь, ко мне подошел Николай Семенович Тихонов.

Поздоровавшись, он сказал:

— Я хотел бы выпить за ваше здоровье!

Я был рад Николаю Семеновичу, налил себе тоже красного вина.

Мы отошли в сторону, чокнулись бокалами и не успели поднести их ко рту, как к нам подошли Анатолий Ананьев, Даниил Гранин, Альберт Беляев и Юрий Рытхэу.

Тихонов, к моему удивлению, обратившись ко мне, повторил свой тост:

— Я хотел бы выпить за ваше здоровье!..

И тут только я сообразил: «Вот кому я обязан приглашением в президиум!»

Уже позднее, оставшись вдвоем, Тихонов спросил:

— Вы долго собираетесь быть здесь?

— Обычно с приемов я ухожу первым. А сегодня к тому же мы с женой приглашены в гости.

— Тогда идемте гулять. Кофе выпьете у меня.

И к удивлению многих, мы в самый разгар банкета через весь зал направились к выходу.

Спустились на безлюдных эскалаторах вниз, вышли на кремлевский двор.

Было свежо, но не холодно. После душного зала дышалось хорошо.

Мы неторопливо направились к Царь-пушке.

О чем мы беседовали?

В этой вольной беседе разговор шел обо всем на свете, но главным образом о книгах. К некоторым новинкам Тихонов относился критически, хотя в печати их всячески расхваливали. У Тихонова был серьезный критерий в оценке художественных и идейных качеств того или иного произведения. Этим я объясняю то обстоятельство, что он активно не принимал некоторые книги так называемой «деревенской литературы», ставя под сомнение их «псевдокритический реализм».

Наша беседа целиком переключилась на украинскую литературу.