Иванов день

В тот день мне больше не удалось поговорить с Тихоновым. В перерывах он все время был окружен плотной стеной: делегатами, журналистами и фотографами. У каждого находилось дело к Тихонову, но многие подходили к нему и лишь для того, чтобы поздравить его с прекрасным докладом.

На пленуме я выступил утром четвертого сентября.

Позволю себе привести начало своей речи:

— Ленинградские писатели всегда с гордостью вспоминают незабываемые дни Первого писательского съезда. Ленинград послал на съезд большую представительную делегацию. Почетным руководителем ее был «старый питерец» — сам Алексей Максимович Горький. В числе делегатов Ленинграда были писатели, начавшие свой путь еще до революции, — О. Форш, А. Толстой, В. Шишков, К. Чуковский, А. Чапыгин, С. Маршак, были те, чье творчество сформировалось и окрепло в ходе Великого Октября и в битвах гражданской войны, — К. Федин и Н. Тихонов, Б. Лавренев и М. Зощенко, А. Лебеденко и М. Слонимский, Ю. Либединский и С. Семенов, участник челюскинской эпопеи.

Были среди делегатов и те, кто пришел в литературу чуть позже, — В. Каверин, Н. Никитин, В. Саянов, Н. Браун.

Ленинград направил на съезд немало тогдашней талантливой молодежи: А. Прокофьева — его поэзия вызывала в те годы бурю споров и восторгов; Л. Соболева, издавшего перед съездом первую книгу своего замечательного романа «Капитальный ремонт»; 24-летнего Ю. Германа — автора двух интересных романов.

Сорок семь человек послала на съезд литературная общественность Ленинграда. Но был и сорок восьмой мандат — для представителя литературных кружков города. С этим мандатом поехал рабочий завода «Электросила» Г. Леберехт, всем нам впоследствии хорошо известный по замечательным книгам — «Свет в Коорди» и «Дворцы Вассаров»…

Дальше в своем выступлении я говорил об участии ленинградских писателей в обороне Ленинграда, о новом, послевоенном поколении писателей — В. Пановой, В. Кочетове, С. Воронине, С. Антонове, Д. Гранине, М. Дудине, Ф. Абрамове, о состоянии дел в Ленинградской писательской организации.

В перерыве я направился в буфет, чтобы выпить стакан чаю, но за мной пришла сотрудница секретариата:

— Вас ищет Тихонов.

Я вернулся в комнату президиума.

— А вы боялись! — широко улыбаясь, сказал Николай Семенович. — Все получилось как нельзя лучше, Я вас внимательно слушал.

Захватив бутылку боржоми и бокалы, мы, как и вчера, направились в угол комнаты, сели в кресла. Тихонов сказал:

— Слушая вас, я с гордостью думал о довоенном литературном Ленинграде! Да, сорок восемь делегатов послала на съезд литературная общественность Ленинграда!.. И в большинстве — каких делегатов, какие имена!.. Почему вы хотя бы двумя-тремя словами не рассказали о своем впечатлении от Первого съезда?

— Я не был на съезде, Николай Семенович.

— Ну как же не были?.. Я вас хорошо помню на съезде! Делегатом!

— Для съезда я был очень молод, Николай Семенович, мне тогда не было и полных двадцати лет…

— А гостем съезда?

— Тоже не был.

— А я вас хорошо помню на съезде!

— Боюсь, что произошла некоторая аберрация… Перед Первым съездом вы были избраны председателем Ленинградской писательской организации… Вышел съездовский номер журнала «Резец»… Там на всю обложку был напечатан ваш портрет, помните — коричневый фон, вы с трубкой?.. В этом же номере журнала опубликован мой большой рассказ «Астрахань»…

Тихонов кивнул головой, он внимательно слушал.

Я продолжал:

— Могла быть и другая причина… Перед Первым съездом группа ленинградцев ездила на слет молодых писателей в Москву, в их числе был и я… Возил нас, помнится, Николай Слепнев… Список молодых составляли вы, моя фамилия запомнилась вам… Потом в «Звезде» вы читали мои рукописи, неизменно доброжелательно относясь к ним, перед войной я работал в «Звезде», мы часто встречались на редакционных совещаниях…

Тихонов пожал плечами, налил себе боржоми:

— Странно! Память у меня хорошая, отлично помню вас на съезде. И шевелюру вашу помню… — Он невольно провел рукой по своим поредевшим волосам, и мы оба рассмеялись.

— Да, шевелюра… Она тогда причиняла мне много страданий… Парикмахерши часто ломали расчески и, конечно, ругали меня…