Иванов день

И когда через некоторое время дождь и на самом деле поутих, Ганна вдруг увидела, как от церковной стены, вдоль которой чуть ли не впритык стояли люди, прячась от дождя, отделился Дмитрий Стасюк на своих высоких костылях. Его легко было узнать и за километр — и по мощной фигуре, и по тому, как он осторожно ставил костыли, после чего делал стремительный скачок вперед. Это ему, инвалиду войны, Иван в течение двух лет добивался через райисполком бревен, шифера, цемента для ремонта его развалившегося дома! А когда все эти материалы были доставлены во двор Стасюка, Иван созвал знакомых мастеров на «помочь», набежало человек двадцать, и дом инвалида войны отремонтировали за один день! Начали в восемь утра, а в восемь вечера все уже закончили! Дом блистал новой крышей, новыми окнами, новой бревенчатой стеной.

И вот теперь Дмитрий Стасюк пробирался меж могил на своих высоких костылях, а куда — Ганна догадывалась… За ним гуськом, петляя по тропочкам, шла вся его большая семья и семья сестры-вдовушки. Всех их было одиннадцать человек, жили они под одной крышей. Вот Стасюки дошли до могилы Ивана Стефурака, стали вокруг, Дмитрий взял у жены горстку свечей, зажег одну, протянул ей, а остальные роздал детям, племянницам, сестре. Свою свечу запалил последним, созвав с головы шляпу.

Тут Ганна прослезилась, закусив ладошку. Чтобы не разреветься, она повела соседок домой. За ними увязалось еще человек десять старушек-богомолок.

Отчий дом был близок, дошли быстро.

Двор встретил Ганну настороженной тишиной. Сразу чувствовалось что-то нежилое во всем его облике. Валялась у стенки скамья. Сорвано было нижнее колено водосточной трубы. Лежала неубранной лопата, успевшая сильно заржаветь на заросшей сорняками грядке, где перья лука уже вымахали на полметра.

Когда Ганна открыла дверь, ее обдало сыростью и затхлостью. «Ведь недавно была здесь!» — в отчаянии подумала она и сразу же поспешила зажечь все лампочки, залить комнаты электрическим светом. Потом затопила газовые стояки, огонь загудел в них, и стало веселее и уютнее в ее заброшенном доме.

Сегодня Ганне хотелось быть особенно щедрой, делать всем добро.

Она полезла в подпол, достала банки с консервированной свининой, банки с огурцами и помидорами. Все это было собственного приготовления. Иван любил все домашнее, осенью всегда помогал ей в заготовках и в консервировании. Сам приготовит ей посуду, вымоет, высушит. Наведет порядок и в подполе. Особенно он любил колдовать над свиными консервами, когда под рождество резали борова. Сам заливал их салом. Такие консервы простоят несколько лет, и ничего с ними не сделается. По нескольку лет простоят и огурцы.

Она побежала к соседкам, у одной взяла в долг корзину молодой картошки, у другой — литр самогона.

Ей помогали хозяйничать, потом накрыть на стол.

Было и весело за столом, когда рассказывались всякие житейские истории, было и грустно, когда какая-нибудь из женщин вспомнит своего «чоловика», вспомнит обязательно с хорошей стороны, хотя, бывало, он и поколачивал ее, и порой напивался в будни.

И она, Ганна, рассказала про жизнь со своим Иваном, вспомнила, как взяла его в дом примаком.

После чаепития и дождь перестал, появились и голубые разводы среди туч.

Женщины стали расходиться, сытые и согретые. Все благодарили Ганну. Те, что были из ближних сел, спешили на автостанцию. Дальним предстоял пеший путь. И не потому, что к ним не ходили автобусы. Ходили! Они бегают по всему Прикарпатью до самого дальнего села. Но пеший путь был более эффектным, связан с неудобствами и всякими неожиданностями, которые обожают старушки-богомолки. Так раньше ходили к святым местам, когда давали обет.

Ганна вышла проводить гостей до проспекта.

Умиляли ее старушки. Народ этот был опытный. Многие из них были в резиновых сапогах или в галошах. Почти у каждой что-нибудь было припасено на случай дождя. У кого старенький зонтик, у кого плащ или целлофановая скатерть. Какой же Иванов день обходится без дождя? Они не только знали об этом, но и помнили. Помнили!.. К тому же это народ был отчаянный. Не обходили лужи, как молодые в своих модных туфельках на высоких каблучках, а смело, даже с каким-то озорством ступали по ним, окатывая друг друга брызгами, весело тараторя о чем-то своем, старушечьем. А ведь иным из них предстояло шлепать по грязи три-четыре дня, пока доберутся до дома. Шутка ли, в их возрасте отмахать восемьдесят, а то и все сто километров, ночуя где придется в пути.

Но вот и проспект. Тут многолюдно, как и утром. Видимо, только что закончилась служба в церкви. Многие идут серединой улицы, и их вежливо, под мягкое место, расталкивают еле ползущие «Жигули» и «Москвичи».

Июль — декабрь 1974

ДОЛГИЙ ПУТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На этот раз телеграмма пришла из Львова. Василий Фесюк сообщал, что надеется быть дома завтра.