Иванов день

— Ты плотник, такие люди нам нужны. Нам предстоит превратить Карпаты в неприступную крепость, — сказал Станислав Дмитриевич. — Пусть Советы берут Берлин, мы будем их уничтожать здесь!

Хорошо, что «по знакомству» Фесюка еще не сунули в одну из боевок для ночных акций против своих же односельчан, обрадовавшихся приходу советских войск.

Фесюк не спеша делал свою работу, но иногда его отрывали и постолярничать, и нести патрульную службу, и в составе продовольственных троек отбирать у крестьян хлеб и одежду.

А когда через некоторое время закончилась война, то многие, в том числе и Фесюк, думали, что вскоре и они разойдутся по домам. Но этого не случилось. ОУН не хотела признавать своего поражения. Наоборот, повсеместно на огромной территории западных областей Украины она усилила борьбу, теперь — чтобы сорвать мирную жизнь советских людей.

Бандеровцы поджигали колхозные фермы, клубы, школы, убивали учителей, председателей, агрономов, активистов, рядовых колхозников.

Спасти мужа решила Иванна. В селе организовали колхоз, и сейчас там очень нужны были опытные руки Фесюка. Однажды Иванна пошла искать своего Василя по лесам, думая дойти до этих проклятых схронов. Но бандеровские патрули задержали ее и вернули назад. И еще предупредили: забыть мужа. Тогда она, как-то будучи в райцентре на базаре, проявляя величайшую осторожность, как научили ее, решила зайти в райисполком, посоветоваться: как ей быть, как все же вызволить мужа из леса? Но ее все равно заметили — бандеровская разведка бдительно следила за советскими учреждениями, в особенности за райкомом партии, за райисполкомом и отделением милиции.

И мужа она не спасла, и сама погибла. Вот когда войт — сотенный — вспомнил и резную тарелку, в которую когда-то вцепилась Иванна. Имела наглость отказать войту!..

Иванну казнили самым жестоким образом: распяли на входных дверях и забили в рот здоровый клин. На грудь пришпилили записку: «Так будет поступлено с каждым, кто вздумает «советоваться».

Максиму тогда только-только исполнилось два годика; соседки отнесли его в село, где жила сестра Иванны — Мария.

Женщины из бандеровской «запасной сетки» распустили слух, что убийство Иванны — дело рук Василя Фесюка.

А Василий Фесюк про убийство Иванны узнал только через две недели. Горю его не было конца. Схватив топор, он побежал было объясняться с войтом — сотенным, догадываясь, что это дело его рук. Но до сотенного он не дошел. У порога его схватили, отняли топор, жестоко избили и бросили в «волчью яму».

Потом он держал ответ перед СБ — службой безопасности. С ним поступили самым «гуманным» образом. Чтобы он больше не смел поднять руку на начальника, его, чистюлю, решили хорошенько проучить. Фесюка включили на одну акцию в боевку.

Его подняли в полночь. Фесюку казалось, что они вроде бы идут на ночную прогулку в одно из дальних сел. Радовался раньше времени тому, что все были с автоматами, а он шел без оружия. Правда, настораживало, что многие были переодеты в красноармейские шинели. Но это бывало и в будни, к тому же шинели хорошо греют… Лишь когда перед самым селом все десять человек из боевки вытянулись в затылок друг другу, перестали курить и разговаривать, он понял, что идут они на что-то серьезное. В этом он еще больше убедился, когда у крайней хаты из сарая ему вынесли бидон с булькающим бензином и велели нести.

Но где ему было угадать, на какое подлое дело его повели!

Боевка дошла до середины села. Нигде ни огонька. Была предрассветная пора. Село показалось Фесюку вымершим. Попробуй-ка раньше в эту ночную пору чужим людям показаться на сельской улице в Карпатах!.. Разорвали бы собаки, с вечера спущенные с цепи! А лай бы какой стоял! Но собаки исчезли на второй год войны. Собак всюду истребили по приказу бандеровцев, чтобы безнаказанно ходить по спящим селам и творить свои черные дела.

Вот как сегодня…

Боевка остановилась у какой-то приземистой хатки. Половина бандеровцев — группа прикрытия — растворилась во дворе среди хозяйственных построек, другая половина — группа захвата, как у воинских разведчиков, — подошла к двери хатки, забарабанила в нее во всю силу.

После долгого молчания за дверью раздалось глухое:

— Кого вам?

— Открой, открой, там видно будет!

В хате зажгли лампу. В занавешенное окно было видно, как метались тени по комнате.

Дверь открыли, и все ввалились в коридор, а оттуда — в комнату.

Хозяин, однорукий человек в исподнем, босой, растерянно смотрел на непрошеных гостей, почесывая свою кудлатую голову. С постели выглядывала больная женщина с лихорадочно блестевшими глазами и запекшимися губами. Где-то за печкой на широких нарах сидела старуха, положив руки на выглядывающих из-под одеяла мальчика, и девочку лет шести-семи.

— Садитесь, — сказал хозяин, не зная, как держать себя с вооруженными автоматами людьми, вглядываясь в лицо каждого, пытаясь найти среди ночных пришельцев знакомого сельчанина. — Чем могу служить?.. Вернулся с войны после госпиталя, да вот беда — жена хворает.