Иванов день

Завернул войт к Василю Джумачуку. Но тот, невзирая на свой кроткий характер, очень даже складно соврал ему про то, как три года назад продал свою «выпускную» тарелку проезжему артисту из Львова. Не отстал от Джумачука и Василь Дудар. Дудар поведал войту длинную историю про скупщика своих работ, польского полковника, которого хорошо знали в Карпатах как человека, коллекционирующего именно декоративные тарелки гуцульских мастеров, потому что по ту сторону Карпат резьбой занимались еще гурали.

Войт не стал его дальше слушать, хлопнул дверью и к Василю Фесюку зашел уже в каком-то бешенстве. Человек он был крутой и с хваткой. Все его боялись.

У Фесюка тарелка красовалась на стене, обрамленная вышитым рушником Иванны. Это был его подарок жене. Хотя он был неплохим резьбарем, но занимался резьбой от случая к случаю; основной его профессией оставалась плотницкая работа, она кормила семью. Правда, Джумачук и Дудар, его кореши, ухитрялись жить только на резьбарские заработки.

— Вот за этой тарелкой я и пришел к тебе, — сказал войт Фесюку и без всякого спросу снял ее с гвоздя. Заодно взял и рушник. — Встретим завтра высокого гостя из Львова — и все это верну.

Иванна, возмущенная бесцеремонностью войта, обеими руками вцепилась в тарелку:

— Это моя тарелка, мне подарена! Не отдам, не вернете! — И вырвала же!

Ах, если бы она знала, что этого нельзя было делать, если бы знала! Как на нее испепеляюще посмотрел войт!..

Фесюк в свою очередь вырвал тарелку у Иванны и отдал войту, отдал и рушник, нижайше попросив у него прощения за глупый поступок жены. Разве с войтом можно спорить? Войт — хозяин села, власть его неограниченна, к тому же войт у них не простой, а один из заправил районного провода ОУН, а на селе он вместе с ксендзом Сагайдачным управляет станичной ОУН.

Войт еще раз бросил на молодую женщину испепеляющий взгляд и с тем ушел, сунув под мышку тарелку с рушником.

Проводник приехал через несколько дней. Оуновцы во главе с войтом и ксендзом устроили ему торжественную встречу, преподнесли хлеб-соль. Гость был очень тронут встречей и вместе с хлебом… унес на память и серебряную солонку, и резную тарелку, и очень понравившийся ему рушник.

На другой день проводник пожелал лично поблагодарить Василия Фесюка за сделанный «подарок». Принял он Фесюка в окружении верховодов районной ОУН, съехавшихся в село на какой-то инструктаж, и после всяких слов, сказанных о его мастерстве, обратился к войту:

— Что же это у вас в станичной организации состоят одни торговцы и куркули? Привлекли бы для разнообразия и мастеровых людей вроде пана Фесюка, ревнителя украинского народного творчества.

— Так ведь он плотник, Станислав Дмитриевич, — пытался оправдаться войт, — резьбарством занимается на досуге, от нечего делать.

— Все равно, все равно, в нем что-то есть… — И проводник неопределенно повертел в воздухе пальцами.

Так Василий Фесюк удостоился внимания оуновской верхушки. Он тогда еще плохо себе представлял, что это за штука ОУН и чего она хочет. А приближенный к среде униатов и поклонников тризуба, дал себя на какое-то время обмануть националистическими бреднями о «соборной Украине». Откуда ему тогда было знать, неискушенному в политических делах человеку, простому плотнику, что вожаки ОУН, старые гитлеровские агенты, под «соборной и самостийной Украиной» понимали совсем другое, а именно будущую колонию Германии. Ведь они ее запродали немцам давно, еще до прихода фашизма к власти в Германии, когда в 1929 году в Вене создали ОУН. Во всем этом он неплохо разобрался потом, правда уже будучи далеко от родных мест. А в 1941 году националистический угар на какое-то время и ему вскружил голову. Немалая роль в этом принадлежала и ксендзу Сагайдачному, большому ловцу человеческих душ. Он всячески обхаживал Фесюка, чтобы приблизить его к своей парафии, а через него, может быть, и его друзей. Он же первый дал ему рекомендацию для вступления в «симпатики», то есть в сочувствующие ОУН. Но на этом, правда, и заглох вопрос о вступлении Фесюка в организацию. Законы вступления в ОУН были строгие. Рекомендацию могли дать только старые члены, а они были не такими щедрыми, как ксендз, считали, что ОУН — для избранных, для «справного мужика». Да и в симпатиках надо было походить три года.

Когда немцы оказались под Москвой и Ленинградом, во Львове и Станиславе во всех церквах зазвонили в колокола, произносили проповеди и служили молебен во славу немецкого оружия. Ксендз Сагайдачный в своей проповеди в сельской церкви отличился тем, что объявил о падении этих городов как о событии уже совершившемся и предрек в самом ближайшем будущем уничтожение всей «безбожной коммунии».