Иванов день

Смотрел он на село и ждал: может, кто из соседей все-таки его навестит? Может, зайдут друзья детства и молодости — Дудар и Джумачук? Ждал с затаенной надеждой сына Максима, невестку Марийку, внука Андрейку. А вдруг соберутся и придут?.. Максима оставил малышом, не помнил его, не представлял, как выглядят и Марийка с внуком. Несколько раз в письмах просил прислать фотографии, — и фотографии не прислали, и на письма не ответили.

Проглядев все глаза, он снова брался за топор или пилу. Разваливал на поленья сухие чурбаки, припасенные сыном на зиму, складывал в сарае. Сколотил скамейку на двух вкопанных столбах рядом с калиткой. Починил ту часть крыши, которая протекала, — на большее не хватило сил, крышу всю надо было менять на черепичную или железную. А может, и на алюминиевую? «Нет, на такую хату-развалюху и черепичной достаточно, иначе засмеют», — подумал он.

На одно пока что он не мог решиться: навести какой-то порядок в комнатах, убрать всякий хлам, натасканный в коридор, остеклить окна. «Как-нибудь потом, на днях», — все откладывал он.

Спасибо Гриню Кривому: однажды вечером опять навестил его, старика. В первую очередь Фесюк спросил про Максима: может, видел?.. Оказывается, не только видел, но и разговаривал, когда тот с семьей уезжал из села. Перевелись в Снятинский район, там тоже много новых школ-десятилеток, и там требуются опытные учителя.

— Не передавал ли что? — спросил Фесюк с великой надеждой.

— Передавал. В сельсовете Максим вернул, оформил дом на твое имя. Просил, если где найдешь завалявшиеся тетрадки, записи лекций или там учебники и книги, собери их, за ними зайдет медсестра Параска, она и перешлет им, она адрес знает.

— Надо идти в сельсовет, снести паспорт и другие документы, но сил никаких, — пожаловался Василий Петрович. — Правда, и не решаюсь пока.

— С этим делом я тебе помогу, все это пустяки, да и в сельсовете всех хорошо знаю, — с присущей ему лихостью проговорил Кривенюк. — Скажу, хвораешь, радикулит разыгрался, устал с дальней дороги.

— Ох и врать ты горазд, — покачал головой Фесюк. — Сделай, сделай милость. — И передал ему пакет в целлофане, стянутый резинкой.

— Дома ты один скиснешь в четырех стенах, Василь, — пряча в карман документы Фесюка, проговорил Кривенюк. — Может, поработаешь со мной в упаковочной? Мне как раз нужен напарник — одному трудно приходится, много и всякой плотницкой работы.

— Вот приведу дом в порядок, тогда и загляну. Как же без работы? Без работы зачахнешь тут от тоски. И заработок нужен.

— Учти, у меня в упаковочной мало кто бывает из сельчан, делать им там нечего, приезжает только шоферня за грузом из райцентра. Так что никто тебя не будет донимать разговорами о… прошлом.

— Вот рассчитаю свои капиталы и приду. И на жизнь надо отложить, и крышу новую сделать.

— И материал, и мастера я тебе найду. Ты готовь только денежки.

— И во сколько, ты думаешь, обойдется крыша из… алюминиевого листа?

Кривенюк рассмеялся:

— Аж куда хватил! На алюминий у тебя пороху не хватит, такая крыша стоит две с половиной тысячи. Ты поставь что-нибудь попроще, черепицу или железо, — покрасишь железо, и оно будет долго тебе служить.

— А я-то думал, — рассмеялся и Фесюк, — и мне доступен алюминий, у всех вижу беленькие крыши, так и светятся на солнце. Но я шучу, шучу. Куда на старую хату алюминий? Засмеют.

— Такие крыши доступны только колхозникам, Василь Петрович, у них заработки большие. Алюминий и мне не снился, хотя семья зарабатывает хорошо.

— Во сколько же тогда обходятся новые дома? Смотрю — у всех они на высоком фундаменте, — отродясь в Карпатах такого не было! — на четыре-пять комнат, с высокими окнами.

— Клади на круг десять — тринадцать тысяч.

— Ох, ох, ох! Отстал, отстал я от жизни!

— У каждого своя судьба, Василь Петрович, как к кому повернется фортуна. Слышал про фортуну? К тебе она повернулась этим самым местом…

«Да, грамотен стал Гринь Кривой, — подумалось Фесюку, когда тот ушел, сославшись на неотложные дела. Ужинать пришлось одному. — Такой при его хватке мог бы стать и большим начальником, не будь подмоченного прошлого. Но, кажется, и так устроился неплохо. Да, прошлое, прошлое… Куда от него денешься?»

И о своем прошлом он много размышлял после возвращения. Вдали от дома как-то было легче, хотя и тоскливо, отвлекало много разного, а тут — все напоминало.

С чего началось прошлое Василия Фесюка?

Как-то — это произошло в первые месяцы войны — в селе ждали приезда высокого проводника ОУН из Львова, и войт бегал по хатам, искал резную тарелку для преподнесения хлеба-соли.

Войт, конечно, хорошо знал, что такие тарелки могут быть только у старого резьбаря Ивана Пентелюка или же у его учеников. Старик учил серьезным вещам, и на экзамене у него всегда сдавали декоративную тарелку. По сухой резьбе он точно определял, чему научился молодой мастер. Но старик давно припрятал от немцев все свои лучшие работы — а главными у него как раз были декоративные и инкрустированные тарелки, — притворился и хворым, и оглохшим, и войт ни с чем ушел от него.