Раньше ярмарка проходила в небольшом закутке в центре города. Там было необыкновенно тесно. Теперь под ярмарку отвели площадь в двадцать раз больше старой по ту сторону Рыбницы. Но опять все жалуются: на ярмарке тесно.
Нам с женой еще не приходилось бывать на этой новой ярмарке. Уже издали я замечаю огромный поток людей, движущихся к мосту. Рябит в глазах от многоцветья легковых машин, которыми заставлены две широкие улицы, сходящиеся у реки. Машинами заставлена и большая площадь, отведенная специально под стоянку слева от моста. И вдоль всего берега, по которому мы идем на ярмарку, впритык стоят машины. Сколько их: сто, двести, триста?! Не считал, но думаю, что больше. Подступы к косовской ярмарке мне напоминают запруженные автомобилями улицы перед аэропортом в Копенгагене в самые летные часы суток.
Мы с женой с любопытством разглядываем номерные знаки. Чаще попадаются машины из Ивано-Франковска, Черновцов, Львова, потом — из черноморских городов, Но немало из Ростова, Минска, Киева, Москвы, Ленинграда, попадаются даже из Мурманска. Сидят в этих машинах все больше женщины: загорелые, разодетые, хорошо отдохнувшие на курортах и по дороге домой завернувшие в Косов за много сотен километров.
Что они все ищут на косовской ярмарке?
Лижник — гуцульское длинноворсистое многоцветное шерстяное одеяло.
Многие машины уже забиты ими, а их владельцы все несут новые и новые! Это уже, видно, для родных и знакомых.
— Ты думаешь, и нам удастся купить лижник? — осторожно спрашивает меня жена.
— А зачем он нам? Одеял, кажется, дома хватает, — говорю я.
— Но это все же лижник…
— Не думай о лижнике, иначе прозеваешь всю ярмарку, — советую я ей.
— Пожалуйста, — обиженно отвечает она и провожает неравнодушным взглядом каждую счастливицу, попадающуюся навстречу со свернутым лижником под мышкой.
Но идут люди и с другими покупками.
Вот пожилой человек несет на плече новенькую пятиведерную бочку, И до чего же она аккуратно сделана! И какая она вся упругая! Кажется, брось на землю — подпрыгнет, как мяч. Неудивительно, что многие останавливают человека с хорошей, нужной покупкой, опрашивают, есть ли еще в продаже бочки, сколько они стоят. И человек с удовольствием всем отвечает, сам еще не остывший от радости покупки.
А вот какой-то счастливчик катит перед собой новенькую тачку. Самую обыкновенную тачку! И этого человека многие останавливают, расспрашивают, со всех сторон разглядывают тачку. Ведь тоже большая редкость в наш век техники, где ее купишь? А тачка всем так нужна в хозяйстве!.. Ну, а ко всему, тачку, как и бочку, делал настоящий мастер, а не холодный сапожник. Она чисто отстругана, у нее аккуратные ручки, колеса, ободки. Такую тачку не стыдно выставить и в музее.
— Да, на Гуцульщине еще не перевелись мастера, — с радостью говорю я жене.
— Любит, любит человек красоту и добротность, — отвечает она. — В наш век стандартов каждая ручная поделка вызывает радость. Не удивлюсь, если в скором будущем вдруг расцветут все народные промыслы.
— Если, конечно, повсюду успеют перенять эстафету из рук старых мастеров, — подхватываю я ее мысль. — У молодежи десятиклассное образование, ей подавай механизацию, она стремится в вузы. Ну, а кто возьмет в руки столярный инструмент?
— Будут хорошие условия — найдутся охотники…
Снова навстречу несут лижники. Идет толпа расфранченных, состоятельных дачников. На ходу рассматривают свою покупку, сравнивают лижники, смеются.
Но вот идущие на ярмарку и с ярмарки расступаются: посреди улицы две крестьянки ведут тяжело переступающего на тонких ногах боровка пудов на десять.
Не успевает толпа сомкнуться, как снова ей приходится расступиться. Двое молодых людей ведут симпатичного бычка, у которого шерсть отливает чистым золотом. Один погоняет бычка прутиком, другой — подталкивает сзади велосипедом. Но толпа тут же замыкается вокруг них и растет, как снежный ком.
Молодых людей спрашивают, сколько они заплатили за бычка. И те называют цену: двести рублей. Спрашивают: зачем им бычок? Отвечают: на свадьбу.
— Вот откормим бычка месяца за три, а там наступит Новый год, женим друга, — говорит парень с велосипедом, потрепав своего товарища по плечу.
В толпе смеются, не выпускают парней из круга, а женщины гладят, гладят бычка по золотистой шерсти…
Мы переходим запруженный машинами и людьми мост, но не так-то просто повернуть в сторону ярмарочных ворот. Дорога туда забита встречными машинами: ругаются высунувшиеся из кабин шоферы грузовых машин. Суматоху увеличивают автобусы с туристами из близких и дальних турбаз — тоже пытаются въехать прямо на ярмарку.
С немалым трудом, крепко взявшись за руки, мы все же пробираемся к воротам. Толпа сперва сжимает нас в тиски, потом выжимает из себя и несет на весу. Сопротивляться или изменить что-либо уже невозможно. Я успеваю только снять солнцезащитные очки и поднять их над головой.
После того как мы минуем ворота, толпа еще некоторое время несет нас на себе, потом — из разжатых тисков плавно опускает на землю.
Вокруг нас — стихия ярмарки.