Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

У Чжао Сюнь было не только русское имя, но и отчество Васильевна (непонятно откуда). Простое отчество совершенно не соответствовало ее происхождению. Аня принадлежала к знатному маньчжурскому роду «Желтого знамени», носившему императорскую фамилию Айсинь Гёро. Дед ее много лет прослужил императорским посланником в Париже и Канаде и привез оттуда не только потрясающие ювелирные изделия, но и уважение к европейской образованности. Отец Ани, высокоинтеллигентный человек, каллиграф, после падения Маньчжурской империи занимал хорошие должности на КВЖД (говоря современным языком, был топ-менеджером), затем руководил банком. Помню, мы с Аней как-то раз проходили мимо большого двухэтажного особняка, окруженного сосновой рощей и садом, и она мне сказала:

– Вот это мое родовое гнездо. Раньше тут было все ухожено, а сейчас, видишь – бесхозность.

Благодаря полученному воспитанию, Аня в совершенстве знала китайскую классическую культуру. При этом ее отец, не знавший русского языка, решил, что дочь должна владеть им в совершенстве, и со школьных лет поместил ее в русскую семью – отсюда секрет ее владения русским языком и приверженности к русским привычкам. Таким образом, в Ане счастливо соединились две великие культуры.

Аня поступила в Харбинский политехнический институт – самое престижное учебное заведение города, где все преподавание велось на русском языке. Но уже на подготовительном курсе ее увлекло другое течение: в оккупированном Харбине нарастали антияпонские настроения, и шестнадцатилетняя Аня вступила в подпольный революционный кружок, которым руководил молодой человек, приехавший из Шанхая. Темпераментный агитатор, Хуан Ижань обаял юную девушку, и она, не раздумывая, ушла за ним в революцию, выбрала нелегкую подпольную жизнь. Они уехали из Харбина в Пекин, а затем в Шанхай, где Аня занималась распространением антияпонского коминтерновского издания «За спасение Родины» («Цзюго шибао») – той самой газеты, которую редактировал в Москве Ли Лисань. Таким образом, сами того не ведая, Чжао Сюнь и Ли Лисань работали вместе, во всяком случае, по одной линии. «Какое совпадение!» – в один голос воскликнули Ли Лисань и я, когда Аня упомянула об этом эпизоде своей разносторонней биографии.

Да, жизненный путь Ани, которой в 1946 году исполнилось всего 28 лет, провел ее через многочисленные перипетии, как многих профессиональных революционеров того времени. Страшные провалы в шанхайском подполье привели ее с мужем в тюрьму, где она потеряла своего первого ребенка. После этого они долго (до 1950 года) не решались иметь детей. Смягчение отношений между Гоминьданом и КПК в связи с начавшейся Антияпонской войной помогло им выйти на свободу. Аня отправилась в Яньань – Мекку китайских революционеров того времени, оттуда – в действующую армию. Японская пуля пробила ей ногу, но, к счастью, не задела кость, оставив только шрам, который она мне показывала. Военное прошлое подруги вызывало у меня восхищение, но боевая жизнь так и не смогла искоренить у Ани прежние привычки. Когда Аня вместе с «полудинами» вступила в Харбин, то, по ее признанию, первое, что она сделала – это побежала в магазин, чтобы купить себе ночную сорочку, по которой истосковалась в партизанских условиях.

Для меня всегда было загадкой, как Аня при своей занятости успевала обихаживать себя, обустраивать свой быт. В самых сложных условиях она сохраняла подтянутость и аккуратность – и во внешнем облике, и в работе. И хотя она, как и все в те времена, одевалась очень скромно, из-под отложного воротника синей хлопчатобумажной куртки виднелась всегда безукоризненно чистая блузка. Самые простенькие вещи на ней сидели как-то необыкновенно ловко и имели вид элегантных туалетов. В комнате, где бы она ни жила, царил образцовый порядок. Цементный пол был чисто вымыт ее собственными руками, постельное белье поражало снежной белизной. За это, как рассказывала Аня, ее не раз подвергали критике – ставили в вину, что она напрасно тратит драгоценное время, которое следовало целиком отдавать работе, да еще в конце стирки опускает белье в какую-то синюю краску. Меня, привыкшую подсинивать белье, подобная критика забавляла. Ко мне самой с подобными претензиями не приставали – ведь я была иностранка, а у «заморских людей» («янжэн»), как известно, все по-другому.

Русский язык за годы войны Аня Чжао Сюнь нисколько не забыла. В Шанхае она какое-то время работала переводчицей в ТАСС, в Яньани занималась переводами русской художественной литературы и преподавала на курсах русского языка. А в Харбине в 1946 году работала при штабе 8-й армии, участвуя в качестве переводчицы во многих секретных переговорах с советской стороной, причем на высшем уровне – с Василевским и Мерецковым[91]. Иногда даже выезжала с начальником Генерального штаба Лю Ялоу во Владивосток. Именно потому, что приходилось встречаться с советскими, ей разрешали надевать национальную одежду, тогда как все другие «революционные женщины» носили ватные штаны и куртки военного образца.