Избранное

Прежде всего сообщение чехословацкого информационного агентства из Праги: «Бутыль со сливовицей оказалась причиной гибели трех волков в Восточной Словакии. Один крестьянин, незаконно наваривший бутыль сливовицы, зарыл ее в поле. Через несколько дней он обнаружил, что бутыль разбита, а рядом спят мертвецким сном трое упившихся волков. Поскольку в Чехословакии платят за голову волка две тысячи крон, крестьянин смекнул, что может славно заработать. Он доставил всех трех пьянчуг в ближайшее село, где те протрезвели и, даже связанные, нагнали страху на местных жителей. Под конец охотник передал волков местной пожарной команде, за что получил шесть тысяч крон, но затем, правда, был вынужден заплатить тысячу крон штрафа за незаконное производство сливовицы».

«Меня, — говорит Сусо, — враз осенило, что ведь и я могу разжиться таким манером! Беру бутыль сливовицы, несу на Бибино лицо — поле у нас одно так прозывается, не забыл? И зарываю в землю. В таком, значит, месте зарываю, чтоб и сугробов не навалило и чтобы ветром начисто не вымело. Ну, на Бибином лице такое местечко, как мне требуется, найти просто. Оставляю я там, значит, свою бутыль и думаю: «Ну, Иисус, помоги тебе господь, готовь веревки покрепче, волки скоро спустятся с Петушьего взгорка, а путь к овечьим кошарам у них как раз по Бибину лицу, так что они беспременно должны на мою бутыль наткнуться!.. Взялся я сучить веревки. Сижу до полночи, слышу — волки воют, вьюга над крышей гудит и думаю: «Иисус, они уже двинулись!» — и давай еще быстрее, значит, сучить… Еле дождался, покуда рассветет, прихватил несколько кольев, я ведь не такой дурень, как тот словак, я волков по-другому свяжу, каждому поперек пасти деревянный кол, концы оттяну веревкой назад, вроде бы узду накину на каждого. Скрип, скрип, значит, по снегу, и сдается мне, что не волки там чернеют на Бибином лице, а что-то большущее, здоровенное, небось теленок, думаю. А как ближе подошел, вижу — не теленок вовсе, а козел или вроде козла, шерсть-то козлиная, по снегу волочится, а гривой встряхивает, точно лев. «Господи Иисусе!» — перекрестился я и помаленьку даю задний ход, а лев тоже крестится и тоже задний ход дает, к Петушьему взгорку пятится. Тут я насмелился, пошел к своей бутыли, глядь — львиные следы, с миску большую величиной. Отродясь таких следов не видывал, чуть не обмер спервоначалу со страху, а потом опять насмелился и говорю себе: «Слышь, Иисус, словак волков поймал, а ты чем хуже, бог тебе льва в поле посылает. Держи его!» И только я себе это сказал — глядь, с другого боку на снегу кроты. Друг подле дружки лежат, все как один на спинке, не шелохнутся. И возле каждого крота — большущий след львиной лапы. «Не иначе, — думаю я, — лев кружил по полю и кротов из-под земли выкапывал. Но на кой он их выкапывал, если капли крови нигде не видать, ни одного крота не тронул, только на спину перевернул?»

«Хватит тебе! — говорю я Сусо. — Где это видано, чтобы крот зимой вылез из норы и пошел бродить по снегу? Он и летом-то наверх не вылезает, не то что зимой!»

«Я и сам дивлюсь, — отвечает Сусо, посасывая цигарку. — Сколько раз, бывало, пробовал летом вырыть крота, все зря. На цыпочках крадусь с мотыгой, караулю, когда он будет землю наверх выкидывать, авось высунется, я его мотыгой и поддену, и ни одного ни разу не подкараулил. По моему разумению, крот, когда крадусь я этак по полю, снизу-то слушает и говорит про себя: кто это там на цыпочках по моей крыше крадется, не иначе — вор, двину-ка я лучше в подвал! И спускается в свой кротовий подвал, а Сусо с мотыгой как дурак крадется на цыпочках. Эту животину, брат, нипочем не перехитришь!

Гляжу я, значит, на кротов на снегу, — продолжает Сусо, — и они мне еще больше давят на мозги. Возьму-ка, думаю, одного, снесу Ивану Гаврилову, он наверняка знает, в чем тут штука. Иван Гаврилов — он нам про алкоголь объяснял, что, мол, если не употребляешь, твой над ним верх, а если употребляешь, он над тобой верх берет. Так что уж про кротов он беспременно знать должен. Но поверишь ли, спросил я его, а он ни бе, ни ме, а уж про льва и вовсе, велел мне пойти проспаться, будто это я спьяну, Ах, так? Взяла меня злость, и надумал я поставить на этого льва волчий капкан. Имеются у меня такие капканы, поставил я их на Бибином лице между кротами, а сам ушел. Не веришь?» — Сусо резко обернулся ко мне, окурок швырнул на стежку.

Во время его рассказа я снова принялся разгребать лопатой снег, и Сусо, должно быть, решил, что я не верю ему. Я, естественно, не верил: чтобы в январе месяце возле нашей деревни появился лев — это уже слишком! Кто ж в такое поверит!