Избранное

Квакер, Китти Белл, оба крайне удрученные.

квакер. Ты перепугана, Китти? китти белл. Да, очень. квакер. Я тоже.

китти белл. Вы? Вы, такой сильный, вы, кого я никогда не видела взволнованным? Господи, что же кроется здесь такое, чего я не могу понять? Этот молодой человек всех нас обманул: пришел как бедняк, оказался богачом. Разве эти молодые люди не говорили с ним как с равным? Зачем он сюда явился? Зачем старался вселить в нас жалость? И все же слова его звучат правдиво, а сам он с виду так несчастен. квакер. Уж лучше бы он умер! китти БЕЛЛ. Умер? Почему? квакер. Смерть отрадней безумия.

китти белл. Вы думаете. Ах, мне дурно. (Опускается на стул.) квакер. Самый сильный разум не выдержит таких страданий. Скажу тебе все без утайки, Китти Белл. На небе нет ангела чище, нежели ты. Взгляд богоматери, взирающей на своего младенца, и тот не более непорочен, чем твой. И все-таки, сама того не подозревая, ты сеешь вокруг себя много зла.

китти белл. Силы небесные! Возможно ли?

квакер. Прошу тебя, послушай. Ты не понимаешь, как зло может порождаться добром, а хаос — порядком, верно? Так вот, милая дочь моя, знай: для этого довольно одного твоего взгляда, проникнутого состраданием — прекраснейшей из добродетелей, восседающей одесную бога. У этого юноши, чей ум, словно плод в перегретой теплице, созрел до срока под лучами поэзии, сердце осталось по-детски бесхитростным. Он лишился семьи и, сам того не сознавая, ищет ей замену. Он привык жить бок о бок с тобой и, возможно, приучился вдохновляться твоим видом, твоей материнской нежностью. Покой, царящий вокруг тебя, оказался для его мечтательного ума так же опасен, как сон под белыми туберозами. Ты не виновата, что, отвергнутый всеми, он почел себя счастливым от одного твоего радушия; но как бы там ни было, в твоей глубокой молчаливой симпатии воплощена для него теперь вся жизнь. Считаешь ли ты себя вправе отнять у него все это?

китти белл. Увы... Значит, вы думаете, он не обманул нас?

квакер. Ловласу было побольше, чем восемнадцать, Китти. И разве ты не прочла по лицу Чаттертона, что его застенчивость — от нищеты? Я кое-что о нем разузнал — это страшная нищета.

китти белл. Боже мой, как, наверно, было ему больно от моих слов!

квакер. Полагаю, очень больно, сударыня.

китти белл. Сударыня? Ах, не сердитесь! Если бы вы знали, что я сделала и что собиралась сделать!

КВАКЕР. Я хотел бы это знать.

китти белл. Я скрыла от мужа, что истратила на мистера Чаттертона немного денег. Он мне их еще не вернул, а я не решилась ему напомнить. Муж заметил недостачу, и я уже намеревалась поговорить с молодым человеком об этом долге. О, как я признательна вам, что вы удержали меня от такого дурного поступка! Это было бы преступлением, правда?

квакер. Он сам пошел бы на преступление, лишь бы расплатиться с вами. Уверен в этом: я знаю, как он горд. Он страдает недугом чисто нравственного свойства, почти неизлечимым, а порою и заразным, страшной болезнью, поражающей чаще всего юные, неопытные души. Они пылают любовью к справедливости и красоте, а в мире на каждом шагу сталкиваются с несправедливостью и уродством дурно устроенного общества. Этот недуг — неприятие жизни, влечение к смерти, упрямая жажда самоубийства.

КИТТИ белл. Да простит ему всевышний! Неужели это правда? (В слезах закрывает лицо руками.)

квакер. Я недаром сказал «упрямая»: эти несчастные редко отказываются от своего замысла, коль скоро он в них созрел.

КИТТИ БЕЛЛ. Как! Он дошел до этого? Вы не ошибаетесь? Говорите все. Я не хочу, чтобы он умирал! Что он сделал? Чего хочет? Такой молодой! Такое открытое сердце! Ангельская доброта! Младенческая бесхитростность! Ослепительно чистая душа — и вдруг преступление, которое сам Христос не решится простить своим чадам! Нет, так не будет, он не покончит с собой! Что ему нужно? Денег? Я достану. Мы с вами где-нибудь их раздобудем. Вот возьмите эти драгоценности: я ни разу их не надела. Возьмите и продайте. Убить себя! Здесь, на глазах у меня и моих детей! Продайте, продайте, я уж как-нибудь оправдаюсь. Опять отмолчусь, сама совершу преступление — солгу, и все тут.

квакер. Руки, дай мне твои руки, дочь моя! Как я их люблю! (Целует ей руки.) Ты невинна даже в своих прегрешениях, и чтобы скрыть твою милосердную ложь, святые, твои сестры, набросили бы на тебя свои покровы. А драгоценности оставь у себя — этот человек сто раз умрет, прежде чем примет золото, которое не заработал или не получил в наследство. Мне все равно не побороть его единственный недостаток, почти добродетельный порок, благородное несовершенство, возвышенный грех — гордость бедняка.

китти белл. Но он, кажется, упомянул о письме, которое послал кому-то, от кого ждет помощи.