Избранное

китти белл (осторожно — она боится, как бы квакер не согласился). Хотите, я поговорю с ним сама? квакер. Позже. Сейчас это преждевременно, китти белл. Но вы сами говорили, что это у него просто привычка, которую легко преодолеть. квакер. Разумеется... Он нелюдим. Все сочинители любят только свои рукописи. Он никем не дорожит, никого не любит. Но говорить с ним еще не время, китти белл. Почему? Вы же находите, что его пребывание здесь может иметь роковые последствия. квакер. Не отрицаю, я так думаю.

китти белл. И я ютова сказать ему это сейчас же, если нужно. квакер. Нет, нет, вы все испортите.

китти белл (с удовлетворением). Тогда согласитесь, мой друг: если он остается здесь, я не могу обходиться с ним дурно. Надо попробовать сделать его не таким несчастным. Я послала детей развлечь его, а они пожелали отнести ему свои сладости и фрукты. Разве это преступление с моей стороны, друг мой? Или со стороны моих детей?

Квакер, садясь, отворачивается и смахивает слезу.

Говорят, он сочинил замечательные книги. Вы их читали? квакер (с напускным безразличием). Да, у него большой талант, китти белл. Возможно ли? Он так молод!.. Вот вы не желаете мне отвечать — и напрасно: я не забываю ни единого вашего слова. Разве, например, нынче утром на этом самом месте вы не сказали мне: «Вернуть подарок бедняку — значит унизить его, дать ему почувствовать, насколько он нищ»! Поэтому я уверена: вы не вернули ему Библию. Признайтесь, так ведь?

квакер (медленно, вынуждая ее ждать, протягивает ей Библию).

Возьми, дитя мое, и оставь у себя: она дана тебе мною, китти белл (садясь у его ног, как ребенок в ожидании ласки). О друг мой, отец мой, ваша доброта подчас сурова, но это наилучшая доброта. Ваша мудрость возносит вас над нами. Вас на вашей высоте не задевают наши мелочные треволнения. Вы презираете их, но все-таки принимаете в нас участие, страдаете из сочувствия к нам и, наконец, несколькими словами разгоняете тучи. Нас переполняет благодарность, слезы высыхают, мы вновь улыбаемся, и эту улыбку нам вернули вы.

квакер (целуя ее в лоб). Дитя мое, милое дитя мое, ты-то по крайней мере не заставишь меня раскаиваться.

Раздаются голоса.

Сюда идут. Только бы не кто-нибудь из его друзей! А, так и знал! Это Толбот.

Слышен охотничий рог.

Явление

четвертое

Те же, лорд Толбот, Джон Белл.

ЛОРД толбот. Да, да, я приду попозже. Пусть веселятся, а мне что-то не до веселья. Поужинают и без меня — они мне надоели. Я вдоволь нагляделся на то, как они, подражая мне, силятся промотать свое состояние. Эта забава мне опротивела. У меня к вам разговор, мистер Белл. Вы не сказали мне о неприятностях и бедности моего друга Чаттертона. ДЖОН белл (к Китти Белл). Миссис Белл, вам лучше удалиться... на несколько минут.

Китти Белл медленно уходит к себе.

Но, милорд, о его неприятностях мне неизвестно; что же касается бедности, то здесь он ничего не задолжал.

ЛОРД ТОЛБОТ. О небо, как это ему удалось? Если бы вы — и вы, добрый квакер, тоже — слышали, что мне сейчас рассказали! Прежде всего, его прекрасные стихи не принесли ему даже куска хлеба. Понятное дело: это стихи, они прекрасны, стало быть, все в порядке вещей. Затем какой-то ученый и безвестный злопыхатель — дай бог, чтобы Чаттертон этого не узнал! — жестоко оклеветал его в печати. Он утверждает, что «Гарольд» и другие стихотворения Чаттертона написаны не им. Но я опровергну клеветника: Чаттертон сочинял их у меня на глазах. Я заявлю это во всеуслышание, напечатаю и подпишусь «Толбот».

КВАКЕР. Очень похвально, молодой человек.

лорд толбот. Это еще не все. Не бывает ли у вас некий Скернер? ДЖОН белл. Как же, как же, знаю! Богатый домовладелец из Сити?

лорд толбот. Он самый.

Джон белл. Заходил еще вчера.

лорд толбот. Так вот, этот трижды миллионер разыскивает Чаттертона — хочет упечь его в тюрьму из-за каких-то жалких грошей, которые тот задолжал ему за квартиру. А Чаттертон... О, вот уж об этом страшно помыслить! Подойдите ближе, оба. Мне хочется сказать это тихо-тихо, чтобы даже воздух ничего не слышал — такой это позор для страны. Чтобы Скернер дал ему съехать, Чаттертон письменно и за собственноручной подписью обязался уплатить долг в определенный срок, который уже истекает, или, если он умрет раньше, продать в анатомический театр... страшно выговорить!., свой труп, дабы расплатиться со Скернером. И миллионер взял расписку!

квакер. О нищета, благородная нищета!

лорд толбот. Можете ни о чем не тревожиться — я заплачу за все без ведома Чаттертона, но его покой — понимаете вы это?

квакер. А его гордость? Понимаешь ли это ты, его друг?