Избранное. Тройственный образ совершенства

Теперь могу сообщить тебе еще кое-что новое. До субботы я дьявольски работал над рефератом, в субботу подал его Виноградову, а в понедельник был семинарий по моей теме. Виноградов назвал мою работу «очень хорошею», «в некоторых частях прямо замечательною», «образцовою». Сказал, что я избрал правильный метод и хороший план; сказал еще: «я в этой работе ценю особенно то, что она написана совершенно самостоятельно, не обращая внимания на то, что я до сих пор говорил и писал об этом предмете; но должен наперед сказать, что со многими выводами не могу согласиться, и, надеюсь, референт не будет на меня в претензии, если я против его доводов буду выставлять свои». А я сидел рядом с ним (как референт) и слушал, опустив глаза на раскрытую передо мною книгу, и точно замер. Вчера вечером я отнес ему перевод статьи, которую он мне дал (я писал тебе). Он снова подтвердил, что находит мою работу отличною: «к сожалению, сказал он, я не могу согласиться с вашими выводами, иначе я напечатал бы ее; она того стоит». Советовал мне обратить внимание на стиль, потому что у меня будто бы язык иностранца. Это объясняется просто спешностью работы и тем обстоятельством, что я три недели читал исключительно по нем., франц. и гречески. А доля истины, может быть, есть.

Завтра я должен быть у него вечером; у него есть какая-то работа для меня.

Удача реферата и отзывы о нем Виноградова доставили мне большое удовлетворение. Эти два дня – от подачи работы до семинария, – т. е. от субботы до понедельника, я страшно волновался; я просто не находил себе места. Две недели назад, когда он сказал, что оставит меня при себе, я откровенно выразил ему свое удивление, откуда он меня знает? На это он, между прочим, ответил: да ведь я знаю, что вы можете дать. Тогда я сказал, что это он узнает вполне после прочтения моего реферата; «конечно, сказал он, я резервирую свое мнение». Теперь тебе понятна причина моего волнения.

Твое открытое письмо сегодня получил; завтра утром вышлю Клауса. Не писал – до субботы – за недостатком времени, в воскресенье – потому что был в ожидании, а до нынешнего дня – потому что завертелся: то у меня кто-нибудь, то ухожу, то занимаюсь. Ты не пишешь, привил ли себе оспу; также – доволен ли квартирою, как проводишь время и проч.

Дорогой брат! Дописываю письмо в четверг, в 7 час. веч. Вчера было очень поздно, и я лег спать. Весь вечер, до 12 час, я провел у одного молодого человека, окончившего университет два года назад и оставленного при университете министерским стипендиатом. Он тоже бывает у Виноградова, но я был знаком с ним и раньше. Он уже год как занимается Αθηναίων πολιτεία; в октябрьской книжке Ж. М. Н. П. начала печататься его статья об авторе ее – статью отвозил в Петербург сам Виноградов, а скоро выйдет из печати его объемистое исследование об источниках “А. π., издаваемое на счет университета. Несмотря на свою молодость, он уже теперь – один из самых талантливых русских ученых. Его имя – Мих. Мих. Покровский. Вчера я был у него в третий раз; каждый раз прихожу к нему в 8–9 и ухожу в 12. Часы, которые провожу у него, принадлежат к счастливейшим в моей жизни; его глубокие знания, живой и светлый ум, недюжинное остроумие делают беседу с ним очаровательною. Один вечер проведенный с ним, обогащает меня более, чем год университетских лекций. Он дает мне драгоценные советы и рукописи своей ненапечатанной еще работы. Уходя от него, я обретаюсь всегда, если можно так сказать, в научном вдохновении или просто в вдохновении, если ты вспомнишь то, что я писал тебе когда-то о вдохновении идеею. Живет он от меня на расстоянии полутора часа ходьбы, но вчера – вот какова сила вдохновения! – выйдя от него, я взял извозчика, невзирая на то, что денежный капитал мой измеряется не рублями, а копейками.

Итак, вот почему я не окончил вчера письма; притом я хотел сообщить тебе уже заодно о работе, которую Виноградов хотел мне сегодня дать. Полчаса назад я вернулся от него. Он приготовил мне неожиданный сюрприз. Дело в том, что, окончив реферат по 'θ. πολ. я имел в виду взяться за сочинение для зачета шести семестров – то самое, которым занимался летом: об английской революции. Оно мне уже давно, по правде сказать, надоело: я знаю события чуть не каждого дня, да и вообще предмет отлично знаю, так как в прошлом году на ту же тему писал рефераты. Оказывается, что Виноградов на днях сказал Герье, что я подал ему отличную работу, и он считает возможным, на основании этой работы, зачесть мне шесть семестров. Герье, которому одному принадлежало это право, изъявил свое согласие – и теперь я свободен для более интересных работ. Неправда ли, это очень любезно?