Читаем Избранное. Тройственный образ совершенства полностью

По недостатку времени пишу Вам немного. Самое важное, что я имею Вам сообщить, есть то, что я твердо решил держать экзамены в этом году, а сочинение на медаль писать летом. Со вчерашнего дня я начал готовиться. Работы предстоит столько, что у меня дыбом волосы встают; авось успею. Если в марте увижу, что не хватит сил, то оставлю этот план и займусь сочинением; во всяком случае я ничего не теряю. Теперь от меня ждите по одному письму в неделю; я буду вероятно писать чаще, но если неделю не будет письма, Вы не должны беспокоиться. Вообще Вам нечего за меня беспокоиться; я буду готовиться с легким сердцем, зная, что каждую минуту могу бросить работу и ничего не потерять. Еще могу Вам сообщить следующее приятное известие. У нас на факультете есть пожертвованный кем-то капитал, проценты с которого ежегодно употребляются на то, чтобы лучшему или лучшим из кончающих студентов давать на память книги. Этих денег всего 21 руб.; в этом году они присуждены двум – Гольденвейзеру и мне; выбор книг предоставляется нам. Тут дело, конечно, не в деньгах и не в книгах. – Я уже писал Вам, кажется, что Гольденвейзер подавал сочинение на медаль; она ему действительно присуждена (золотая). Присуждение состоялось в среду, и мы это знали, но не знали, что там решили. Гольденвейзер и вся семья страшно волновались, а между тем не было никакой возможности узнать, что присудили. Так прошли среда, четверг, пятница. В пятницу вечером мне надо было быть у Виноградова, и у него я узнал, что Гольд. получил золотую медаль. Выйдя от него, я немедленно поехал к Гольд. и принес им эту приятную весть. Можете себе представить, каким дорогим гостем я там был. Дело для них не в медали, а в том, что благодаря ей он будет, вероятно, оставлен при университете.

Я здоров. Со вчерашнего дня и до 9 января на уроке не буду. Вчера получил за 8 уроков 48 руб. Теперь я буду целые дни сидеть дома и заниматься. На этих днях заплачу за Ниву, чтобы не вышло остановки с первыми нумерами.

32[104]

Москва, 19 февраля 1893 г.

Пятница.

Дорогой брат!

У меня мало нового. Мой ученик был болен, и я потерял 4 урока; думал даже, что совсем потерял урок, но вчера получил телеграмму – приходить в субботу. На прошлой неделе получил новую работу: участие в Энциклопедическом словаре Гарбеля и К°. Редактор этого словаря недавно обратился к Виноградову с просьбою рекомендовать ему сотрудников по историческому отделу, и Виноградов указал между другими и на меня. Плата хорошая – по 3 коп. со строки (страница в два столбца, но шрифт мелкий), а работа совсем легкая: в основу кладется Мейер (Conversat.-Lex.), который переводится и сокращается. Так поступаю и я, за исключением немногих слов, о которых пишу самостоятельно. О каждом слове приходится писать строк 10–20, что занимает (с перепискою набело) не более десяти минут. Я написал уже рублей на пять; но расплата производится по отпечатании, впрочем выдают и авансы, в чем я пока не нуждаюсь. Теперь печатается буква М; я написал слова: министериалы, Moniteur, Низар, Ниссен, Ниппердеи, Нейман, Нибур, Норденшильд, Осокин и др., взял слова: 1) новогреч. язык и 2) литература, новолатинские поэты, о которых надо будет написать строк по 50 или больше. Главное затруднение состоит в добывании Мейера; пока я беру его в редакции выпусками. Если у кого-нибудь из твоих знакомых имеется этот словарь, и ты мог бы выслать мне дней на 10 букву О, то очень облегчил бы мою работу.

Кроме этой работы и небольших занятий у Виноградова (на прошлой неделе), я отдаю все время сочинению. Последние дни, пользуясь свободою от урока, занимался часов по двенадцати и сильно подвинулся вперед. Если занятия будут идти так же успешно, и гипотеза моя оправдается, то сочинение выйдет очень хорошим и его можно будет напечатать. Я нахожусь в положении химика, который поставил свою колбу на огонь и должен долго ждать результатов опыта, с тою разницею, что ожидание химика – пассивное, а мое активное. Полгода назад я не поверил бы, если бы мне сказали, что я буду в состоянии с утра до вечера просиживать исключительно за греческими книгами, только изредка оставляя их для справок в диссертациях, написанных по-латыни; а теперь не нахожу в этом ничего странного. Но окончу сочинение – и греческая история пойдет по боку, потому что я все больше убеждаюсь, что в этой области мы дальше остроумных предположений не можем идти. Причины Крестовых походов и результаты татарского завоевания на Руси – две нетронутые области исторической литературы, – привлекают меня больше всего. Только бы мне здоровья да душевного покоя, я не устану работать. Теперешний труд доставляет мне истинное удовольствие; из этого я заключаю, что не ошибся дорогой. Ты, как медик, должен лучше всего знать, что удовольствие есть показатель естественной потребности; не так ли?

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Искусство войны и кодекс самурая
Искусство войны и кодекс самурая

Эту книгу по праву можно назвать энциклопедией восточной военной философии. Вошедшие в нее тексты четко и ясно регламентируют жизнь человека, вставшего на путь воина. Как жить и умирать? Как вести себя, чтобы сохранять честь и достоинство в любой ситуации? Как побеждать? Ответы на все эти вопросы, сокрыты в книге.Древний китайский трактат «Искусство войны», написанный более двух тысяч лет назад великим военачальником Сунь-цзы, представляет собой первую в мире книгу по военной философии, руководство по стратегии поведения в конфликтах любого уровня — от военных действий до политических дебатов и психологического соперничества.Произведения представленные в данном сборнике, представляют собой руководства для воина, самурая, человека ступившего на тропу войны, но желающего оставаться честным с собой и миром.

Сунь-цзы , У-цзы , Юдзан Дайдодзи , Юкио Мисима , Ямамото Цунэтомо

Философия