Читаем Избранное. Тройственный образ совершенства полностью

Что касается премии, то она теперь будет совсем не лишняя, потому что я сижу без денег. Надеюсь, что дела не будут тянуть, а выдадут ее на этих же днях. Первая книга, которую я куплю из этих денег, будет Ленау, первая вещь – фунт конфект. Что сказал бы, узнав об этом, vir doctissimus et eruditissimus, Valerianus Schaefferus, quem hosce primitias meas gaudere gaudeo[110]?

Для будущего года темы на медаль имел назначить Виноградов. Узнав об этом, я ему в шутку сказал: поставьте тему из истории Крестовых походов, и я буду вторично писать на медаль. Вчера он сказал, что исполнил мое желание и назначил темою: Общественные классы Иерусалимского королевства. Это для меня большое искушение. Если бы я не зашел так далеко в своей работе по греч. истории, то, может быть, еще подумал бы, о чем писать. Теперь ничего нельзя решать, но посмотрим, как сложатся обстоятельства в октябре, после подачи сочинения. Эта тема не будет мне давать покоя.

Вот все мои новости. Я здоров и занимаюсь. Погода у нас дивная; днем на солнце 30°. Сегодня мы с Гольденвейзером и еще одним нашим хорошим приятелем после обеда совершили экскурсию в окрестности Москвы. Гольд. держит экзамены; было два письменных и 1 устный, вчера, по греч. ист. (Виногр.). Гольд. получил, конечно, 5. Как только получу деньги, куплю летнее пальто, потому что на улице обливаюсь потом.

Если у тебя есть знакомый студент, который на лето остается в Киеве, то достань мне из Унив. библ. на каникулы след. книги: Müller, Fragmenta historicorum graecorum[111] 4 тома, Diodor, в изд. Дидо, Plutarch, в том же издании.

Еще до подачи сочинения Виноградову я втайне надеялся, что его напечатают: это видно из того, что, переписывая начисто, я писал только на одной стороне страницы, как пишут для печати. Действительно, теперь я избавлен от мучительной работы – переписывать наново.

35[112]

Москва, 1 октября 1893 г.

Пятница, 6 час. веч.

Дорогой брат!

Только что я запечатал конверт, в котором лежит листок с моей фамилией, и написал на нем мой девиз. Теперь – все! Как у меня билось сердце, когда я писал на листке: М. Гершензон, 9-го семестра! Через полчаса сочинение уже будет у декана, а завтра у профессора. Я думаю, что буду спокоен. Переписку окончил вчера к вечеру, сегодня перечитывал, причем испытывал то, что сказала Татьяна у Пушкина: Кончаю – страшно перечесть! Сегодня был у Виногр.; поздравлял меня, советовал несколько дней ничего не делать, уверял, что беспокоиться нечего: такую большую работу сделали, говорит. Вышло, как я и думал, около 120 стр. печ. Как я провел эти 4 дня, можешь себе представить. Удивляюсь, что еще жив остался; писал я с 8 утра до часа ночи. Вчера вечером за три дня в первый раз вышел на улицу и чуть-чуть не упал в обморок – так слаб стал.

Переписано красиво, на плотной почтовой бумаге большого размера. Вот мой девиз – поломай голову над ним: Εί τις με έλέγξαι και παραστησαι μοι οτι οδκ όρθως υπολαμβάνω, δυναται, χαίρων μεταθήσομαι. Ζητώ γάρ την αλήθειαν ύφ’ ής ουδείς πώποτε έβλαβη. Βλάπτεται δε 6 έπμένων επί της έαυτοϋ απάτης καί άγνοίας[113] – из Марка Аврелия.

36[114]

Москва, 11 ноября 1893 г.

Четв.

Дорогая мамаша!

Ваше письмо с припиской дедушки я сейчас получил. Сердечно благодарю Вас за большое и милое письмо. Мое вчерашнее открытое письмо, вероятно, доставило Вам удовольствие. Я знал, что Виноградов справляется у Шварца, читает ли он мое сочинение, и раза два Виногр. говорил мне: «Шварц начал читать Ваше сочинение, и оно ему очень нравится», или «Он дочитал до половины и говорит, что вы пишете не как студент, а как ученый». Вчера вечером я, по обыкновению, пришел к Виноградову в 6 час.; первые слова его были: «Сегодня Шварц сказал мне, что окончил ваше со чинение, что находит его отличным, даст золотую медаль и предложит напечатать на счет университета».

Теперь я успокоился; вчера вечером я вначале был очень весел, а потом мне стало очень грустно при мысли, что возле меня нет ни одного близкого человека, кто порадовался бы моей радости. Сегодня Виногр. сказал мне, что сочинение будет печататься не позже января. Кроме того, сегодня же он предложил меня в сотрудники журналу «Русская Мысль», и в декабрьской книжке уже будет напечатана моя небольшая статья.

Теперь могу написать Вам мой второй план насчет Рождества. Медаль получают 12 января; следовательно, в этот день я должен быть здесь; притом мне хотелось бы, чтобы при этом был и Бума, которому пора побывать в Москве – я здесь живу уже 4 года. Вместе с тем я хочу побывать и у Вас. Поэтому, я хочу соединить и то, и другое, т. е. дней 7 погостить у Вас, а на обратном пути захватить Буму и привезти его в Москву, где он и останется с неделю. Как Вам нравится этот план?

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Искусство войны и кодекс самурая
Искусство войны и кодекс самурая

Эту книгу по праву можно назвать энциклопедией восточной военной философии. Вошедшие в нее тексты четко и ясно регламентируют жизнь человека, вставшего на путь воина. Как жить и умирать? Как вести себя, чтобы сохранять честь и достоинство в любой ситуации? Как побеждать? Ответы на все эти вопросы, сокрыты в книге.Древний китайский трактат «Искусство войны», написанный более двух тысяч лет назад великим военачальником Сунь-цзы, представляет собой первую в мире книгу по военной философии, руководство по стратегии поведения в конфликтах любого уровня — от военных действий до политических дебатов и психологического соперничества.Произведения представленные в данном сборнике, представляют собой руководства для воина, самурая, человека ступившего на тропу войны, но желающего оставаться честным с собой и миром.

Сунь-цзы , У-цзы , Юдзан Дайдодзи , Юкио Мисима , Ямамото Цунэтомо

Философия