Избранное. Тройственный образ совершенства

Рассказывал студент, взятый во вторник и сегодня выпущенный. Их взяли в манеж в 5 час. веч. и только в 6 час. утра перевели в Бутырки. В манеже было холодно, сыро, сверху капало; дали немного скамеек, и приходилось сидеть поочередно; иные лежали на сыром песке. Чины полиции тут же и ругаются, что терпят из-за студентов. Один офицер рассуждает: «Вот был бы теперь Николай I, он бы вас всех перепорол». Из толпы выступает студент и говорит: «Вы, кажется, г-н офицер, недовольны правительством?» Тот, конечно, в ужасе: «Что вы, что вы».

В Бутырках их сидело человек 500, все в одном коридоре со множеством камер (незапертых – только весь коридор был заперт). Разделились на землячества и извне получали земляческие деньги на прокорм. Насчет времяпровождения достаточно привести слова этого студента: «Такого хорошего времени я уже больше в жизни не увижу». Смотритель тюрьмы заявил им, что ему приказано их не трогать. Пели, декламировали, сочинили оперу, ставили импровизированные диалоги самого радикального свойства, и «начальство» сидело в первом ряду и аплодировало. Были искусные рисовальщики, и по рукам ходила масса карикатур. Газеты было издано 4 номера, с серьезными передовиками, фельетонами и проч. и протоколами происходивших тут же сходок (несколько человек сидело в другом коридоре, так за ними посылали сторожей, скажите, мол, чтобы шли на сходку, и сторожа шли). Тут оказалось, что студенты делятся на три партии: соц-дем. (большинство), народники (требования: чтобы землячества рассылали книги в народ, содействовали воскр. чт. и проч.) и чупровцы – культуртрегеры. Это последнее восхитительно!

Медики заняли особую камеру и на дверях приклеили бумажку: Клиника. Родовспомогательное заведение для студентов. Прием по кожным и венерич. Плата колбасой по соглашению.

В газете немедленно появилась пламенная статья о корыстолюбии врачебного сословия и проч. Тогда медики приклеили еще бумажку: Прием бедных бесплатно. Репортеров будут гнать в шею и тут же рисунок, как врач гонит кулаком в затылок газетчика. В газете немедленно статья о том, что врачи боятся гласности и по своему невежеству не понимают великого общественного значения прессы и т. п.

41 [119]

[1897 г.]

В среду вечером я сделал интересное знакомство, о котором забыл вам написать. Недавно здесь в мебл. комн. поселилась сестра одного моего знакомого – историка Котляревского. Как-то в коридоре я встретил их, и он нас познакомил. Потом я несколько раз раскланивался с нею. В среду лакей приносит мне записку от нее: «Не зайдете ли как-нибудь ко мне? А то наше знакомство уж очень абстрактно (!)». Вечером я зашел к ней. Она девица, лет под 40, собой некрасивая, но чрезвычайно скромна и неловка. Она уже шесть лет живет в Самарской губернии, в деревне, в крестьянской избе, и вся ее деятельность состоит в том, что она дает мужикам советы, большею частью, конечно, мятежного свойства (кому пожаловаться на земского начальника, как выжить из деревни кулака и т. д.), но при этом постоянно держится на совершенно легальной почве, так что власти не могут подобрать никаких фактов, которые свидетельствовали бы о ее неблагонадежности. Тем не менее, она им крайне неудобна, и ее уж из одного уезда выжили, так что она переехала в другой. Борьба идет беспрестанно, и она уже не раз объяснялась с губернатором и даже с Горемыкиным. Ходит к ней весь уезд – столько народа, что у нее уходит на это весь день. У нее целый ящик книг для юридических справок, и изучила она все эти апелляции и проч., очевидно, до тонкости. Здесь в Москве она изучала экономический материализм; она цепка и упорна, как чорт, и в споре доводила меня до бешенства. Она, правда, умна. Вчера она уехала в Тульскую губернию, где голод, чтобы на месте посмотреть голодовку и написать о ней. – Она небольшая, худенькая, конфузится мужчин, очень проста, хотя по временам резка. Во всяком случае, замечательная женщина.

42 [120]

Вторн. 28 янв., [1897 г.]

12¾ ч. ночи.