Избранное. Тройственный образ совершенства

Вот какие чудеса мы пережили. Тут было два дня, что мы беспокоились о вас, в газетах писали из Одессы разные неприятности, но после того пришли уже ваши письма. 1–3 числа мы с Марусей выходили смотреть народ, сплошь наполнявший город, и даже детей водили смотреть. Волновались мы страшно, – газет не было, – я, можно сказать, не отходил от телефона, потому что поминутно либо приятели сообщали новости, либо я звонил, спрашивая новостей. И, надо сказать, мы ежечасно знали довольно подробно, особенно чрез Сабашникова, ход дел здесь и в Петрограде. Потом жизнь очень быстро вошла в колею, числа с 7-го. А когда начали выходить газеты, я весь день читал газеты, по 5–6, случалось по 9 штук в день; и теперь еще полдня трачу на это, что, разумеется, не умно, но и оторваться невозможно. Однако, я и занимаюсь понемногу. Третьего дня, в частном доме, член Г Думы И. П. Демидов, тот самый, который был послан в Царское Село, 2½ часа рассказывал, как совершалась революция, т. е. с 27 февраля по 11 марта; это было совершенно поразительно слушать, – я там был. Сегодня в Рус. Вед. немного передано из его рассказа. Теперь здешние писатели заняты составлением «резолюции» и выработкой плана Союза писателей; хожу на собрания и я, да только все идет в разброд, никак не столкуются. 2-й том Пропилей теперь, конечно, свободен и поступит в продажу, как был, без вырезок, – а ведь суд приговорил перепечатать 10 страниц. Тут помог случай: приговор суда состоялся еще в ноябре, но до сих пор не удавалось получить бумагу из-за волокиты. Приди бумага, книга была бы исковеркана. Здесь теперь все заняты мыслью о немецком наступлении. Хорошо, что распутица отодвинет его еще недели на две-три, пока страна успеет войти в норму. Маруся хозяйничает, детишки учатся и скачут. У нас хлебные хвосты по-прежнему, и в трамвай редко можно попасть.

113 [205]

Киев, 30 марта 1917 г.

Дорогие мои!

Вы, конечно, удивлены, но я здесь читал две лекции, 27-го и 29-го, и сразу скажу: хотел сегодня, послав вам телеграмму, ехать к вам на несколько дней, – и не еду, потому что проехать теперь нет возможности. Я не думал, что так будет, и мне очень жаль. Но расскажу по порядку.

Со мной списался киевский агент по устройству лекций; я должен был читать еще 7 и 9 марта, но из-за событий лекции дважды откладывались. Наконец, они были объявлены, и я готовил вам сюрприз приездом своим. Все это оказалось теперь не ко времени: людям теперь не до философии и не до лекций; ежевечерне по нескольку митингов. Ехал я сюда с Шестовым и живу у его родных. У нас были билеты 1 класса в Международном вагоне, и нас даже не пустили в скорый поезд, мы ехали в почтовом, 5 человек на одной лавочке, все туго набито солдатами, до такой степени, что в коридор нельзя выступить, ни в уборную, ни наружу. Так, не двигаясь, без сна, без чая, мы ехали в ужасной атмосфере – вместо 21–38 часов, опоздав на 7 часов. И отсюда во всех направлениях тоже, и к тому же нет возможности достать билет. На первой лекции было еще прилично, человек 500, а вчера, я думаю, и 300 не было. Мой агент потерпел убыток, так что я вместо условленных 700 руб., беру только 600. Успех был недурной, встречали хлопками и провожали тепло, в газете даже сказано, что устроили овацию. Но мне все это безразлично, и аплодисменты, и пустая зала, – только устал очень. Теперь мы сидим здесь и ждем возможности выехать.

114

Москва, 4 апреля 1917 г.

Дорогие мои!

Третьего дня я вернулся вместе с Шестовым и до сих пор еще не оправился от пути. Нам достали в Киеве билеты 1-го класса в международном вагоне, и на вокзал мы приехали за два часа, – но мы с великими усилиями могли только пробраться в коридор вагона, и ехали 28 часов в коридоре, сидя вдвоем на маленьком чемодане, в ужасающей тесноте, безвыходно, не спав, не евши. Все было забито офицерами и солдатами, на крышах вагонов было 600–700 человек, – чистый ад. Чудо, что еще добрались сюда. Часть ночи даже не было света, – свеча догорела; и зловоние страшное.

Видел множество людей и очень уставал. На Брянском вокзале Маруся встретила меня с детьми. Здесь застал Вашу открытку, мамаша. С месяц назад Маруся послала Вам посылку – сливочное масло, но видно вы ее не получили. В Киеве еще зелени не было. Он показался мне теперь, несмотря на чудесное местоположение, препротивным городом, вроде Дерибасовской. Весь обстроился новыми безобразными и претенциозными домами, и я его не узнал – в помине не осталось прежней уютности, милой провинции Прорезной и подобных улиц. Жил я удобно, богатейший дом и много музыки. Это облегчало усталость.

115 [206]

Москва, 23 апреля 1917 г.

Дорогие мои!