Избранные газели

Меня одним ты наградила — ярмом страданий и забот;

Твоя любовь — всегда жестокость, твое великодушье — гнет.

О, как жестока ты к влюбленным, хотя за ними нет вины!

Тебе не кажется, что славы тебе твой гнет не принесет?

О, как мне трудно, дорогая, существованье без тебя!

А жизнь твоя во все мгновенья спокойно без меня течет.

Ты мне давала обещанья и мучала меня всегда, —

Жизнь близится к концу; когда же исполнить их пора придет?

О, как всегда мне не хватает очей, кудрей и уст твоих!

И бытие мое отныне небытием зовет народ.

С тобою разлучась, живу я,- великий в том проступок мой,

Но сердце грешное и ныне прощенья от любимой ждет.

Пусть Атаи на той дороге — ничтожество, взметенный прах, —

Он ждет: красавица однажды по праху этому пройдет.

* * *

Почему посмела красотою состязаться с милою луна?
Ведь любимая и солнца краше — будет здесь луна посрамлена.

Увидав, что никогда сравниться не удастся ей с твоим лицом,

Гурия в раю скрываться будет, и по судный день пристыжена.

Если ты среди игры любовной бросишь на людей лукавый взгляд,

Задрожат ресницы шаловливо — люди скажут, ты опьянена.

Много есть в стране красавиц дивных, похищающих сердца людей,

Но моим владеть навеки сердцем — эта власть одной тебе дана!

Искушение над искушеньем — брови над очами дорогой,

А лицо над станом — свет над светом, этим светом даль напоена!

С лика твоего сниму, рыдая, покрывало черное кудрей, —

Вечером распустится ли роза, если ливнем не орошена?

В красоте любимой видит бога Атаи, коленопреклонен;

Что дивиться, если лицезреньем слабая душа исцелена?

* * *

Я некой дивной пери увлечен,
Которой даже ангел восхищен.

Зухра любуется ее глазами,

А утро — Муштари — ей шлет поклон.

Сравню я кудри с войском Сулеймана,

Юсуф лицом прекрасной посрамлен.

Ее прекрасный стан сравню с душою:

Она идет — и мертвый воскрешен.

Пушок, как мускус, родинка, как амбра,

Благоуханьем вашим я пленен!

За капли слез моих из уст-рубинов

Я леденцами слова награжден!

Тот кипарис на Атаи не смотрит —

Бурьяном быть навек он обречен.

* * *

Верно служу тебе я. В чем же вина моя?
Уж на последней черте я. В чем же вина моя?

Ты мне давала обеты, был я тобой обнадежен, —

Гонишь теперь, как злодея. В чем же вина моя?

Вижу я, ты изменилась, я же служу, как прежде,

Мысль о тебе лелея. В чем же вина моя?

Знаешь: я друг твой верный, что же врагом зовешь ты?

Где же есть раб вернее? В чем же вина моя?

Ты Атаи обвиняешь, будто я очень назойлив, —

Жду я свиданья, немея.... В чем же вина моя?

* * *