В странноприимном призрачном жилище.
Как солнце, от всего я отрешен,
Отъединен от всех мужей и жен.
Сей мир мне страшен. Будет наилучшим,
Чтоб я, бедой неслыханною мучим,
Пока в юдоли нахожусь земной,
Не знал соединения с женой.
Мое безумье — взлет мечты пернатой.
А кто же впрямь сошел с ума? Женатый!
Зачем чужую ношу мне нести,
Когда свою бросаю на пути?
В чем близость для меня? От всех далекость.
Мое товарищество — одинокость».
Сознания отец утратил свет,
Когда услышал странный сей ответ.
Придя в себя, сказал: «Мое стремленье,
Чтоб ты познал, женившись, исцеленье,
Чтобы душа и сердце обрели
Спасенье от влечения к Лайли:
К другой все помыслы направит сердце,
А страсть к Лайли твое оставит сердце.
В одном постоле — лишь одна нога,
Не спят в одном жилище два врага,
В одной душе нет места двум желанным,
Не дружит сокол с вороном незваным».
Сказал Маджнун «Ужель любовь хитра?
К чему же с сердцем ловкая игра?
Сгорю я, горем огненным палимый,
Коль сердце отвратится от любимой.
Я — перстень, а Лайли — агат на нем.
Я — почва, а Лайли сравню с зерном.
Я — сердце, а Лайли — душа: как птица,
Как горлинка в гнезде, во мне гнездится.
Я видел мир и всё, что в нем живет, —
Насельников земных пространств и вод.
Всё, что ценилось и теряет цену,
Всё то, что портится, — найдет замену,
Одна Лайли чужда таких примет:
Ей в сердце у меня замены нет!
Врагом себе я стану и любимой,
Замену обретя незаменимой!»
Отец, поняв, что рок неотвратим,
Что Кайса он не сделает иным,
Вознес моленье за больного сына —
Да станет светлой мрачная судьбина.
КЛЕВЕТНИК НАУШНИЧАЕТ ЛАЙЛИ, БУДТО БЫ МАДЖНУН ВСТУПИЛ В БРАЧНЫЙ СОЮЗ СО СВОЕЙ ДВОЮРОДНОЙ СЕСТРОЮ
О Кайсе толки в каждом шли шатре:
Мол, женят на двоюродной сестре.
Узнал об этом пустобрех отменный,
Что Кайса невзлюбил душой презренной.
Пришел к Лайли, сказал: «Светло живи,
У Кайса прежней нет к тебе любви.
Он не горит в огне, скорбя, как прежде,
Глаза не смотрят на тебя, как прежде.
Увлекся он влечением к другой,
Зажегся он свечением другой.
Отец его взял за руку, не скрою,
Связал его с двоюродной сестрою.
Сегодня и невеста, и жених
Избавились от всех тревог своих.
Ты тоже друга избери другого,
От Кайса сердце отврати сурово,
От верности лицо ты отврати,
Обидой за обиду отплати».
При этом лживом, грязном наговоре
Лайли всем сердцем ощутила горе.
Как бы увидя Кайса пред собой,
Воскликнула, раздавлена судьбой:
«О сердца оскорбитель, что ты сделал!
С возлюбленной, губитель, что ты сделал!
Что сделал ты с любимой, чья душа
Пылала, лишь одним тобой дыша!
Ты на нее напал, как тать кровавый, —
Вот молодец какой отважный, право!
Но с близкими так поступать нельзя,
Возлюбленных не такова стезя.
Пшеницу ты мне показал сначала,
Я с радостью купить ее желала,
Но ты пшеницу спрятал от меня,
Всучил мне только зерна ячменя.
Сначала ты расставил мне тенета,
Затем иная родилась забота,
Ты ухватился за подол другой:
Она красивей, с ней найдешь покой!
Но если ты другую любишь страстно,
То не грусти, что я горю всечасно:
Пусть мой огонь горит сильней, светлей,
Пусть озарит твой пир, твоих гостей!»
Когда Лайли удел познала горький
И не смежила глаз до самой зорьки,
Нежданно Кайс явился в ранний час,
Не зная, что за слух Лайли потряс.
Как прежде, к ней воззвал с душой безгрешной,
Но слугам крикнула Лайли поспешно;
«Не место чужаку у нас в шатрах,
Пусть от мечей почувствует он страх.
Не для таких раскрыт приют запрета,
Не мной, не мной душа его согрета.
Скажите, чтобы он к другой пошел,
Чтоб ухватился за другой подол.
Кто по ночам — с другой, а днем — со мною,
Не должен жить, дышать вдвоем со мною».
Ответ Лайли терзал Маджнуну слух,
И плакал и упрашивал он слуг,
Но те его к Лайли не подпустили.
В слезах на землю он упал в бессилье,
Потом в тоске отправился домой,
Приют покинув радости земной.
Была больна любовь его живая.
Такой насиб он складывал, рыдая:
«Мне больно, ибо я лежу, как прах,
В степи, где рядом с упованьем — страх.
К моей Лайли счастливою тропою
Я шел, вины не зная за собою,
Просите у нее, мой вздох и взгляд,
Простить того, кто не был виноват!
Я чист, я в преступленье не замешан,
Любовь — единственное, в чем я грешен,
Но если грех — любовь, то этот грех
Меня безгрешным делает для всех.
Пусть, бог избави, струи дождевые
В мечи преобразятся боевые, —
Меня бессилен от Лайли отсечь
И обратить к другой подобный меч.
В тот день, когда, заснув в могиле тесной,
Расстанусь я со скверною телесной,
Душа, могильную развеяв мглу,
Моей любимой пропоет хвалу
Свой саван разорву, презрев обиду,
И, вопия, из-под земли я выйду,
Чтоб верным ей остаться навсегда —
До наступленья Страшного суда!»
Так пел Маджнун, с тоской и болью дружен.
Песнь состояла из стихов-жемчужин.
Услышал песнь, звенящую вдали,
Влюбленный, живший в племени Лайли.
Вернувшись, он запел, Маджнуну вторя,
Тогда Лайли заплакала от горя.
Раскаялась в содеянном: в любовь
Несчастного уверовала вновь.
Запела и она — взвилась крылато
Та песнь, стихом и музыкой богата
«Кто зависти приемлет клевету,
Тот верности не слышит правоту.
Завистник видит в том свою заслугу,
Что вдруг враждою воспылает к другу..,