Избранные произведения

И засыпал, забыв усталость, голод,

Колючкой каждой, как мечом, проколот.

Порою рядом с ним спала змея,

Порою был соседом муравья.

Его друзья — онагры, серны, лани,

А дэвы, звери — с ним в едином стане.

Они — его полки, он — шахиншах...

Он на песчаных выводил холмах

Пять букв, составивших любимой имя.

Слезами кровоцветными своими

Он так обильно буквы орошал,

Что в яркий пурпур их преображал.

Хотя паломники, чем ближе к Мекке,

Должны взывать: «Господь, я твой навеки!»,

Он, думая сказать. «Господь, я твой...», —

«Лайли!» — взывал всей верностью живой.

Когда вдали увидел храм священный,

Увидел Мекку в красоте нетленной,

Он вспомнил красоту своей Лайли.

Воспоминанья душу обожгли.

Ходил он вкруг Каабы, тихий, строгий,

Но о Лайли он думал, как о боге,

От вздохов огненных его едва

Не вспыхнула обитель божества.

Любимой ожерелью он упрямо

Уподоблял кольцо на двери храма

И рвался из кольца: он был объят

Кольцом тоски, когда свершал обряд.

Каабы он коснулся покрывала,

Заплакал, и душа его воззвала-

«Ты, кто в чертоге брачном так светла,

Кто покрывало таинств подняла!

Ты, кем повержен в черный прах страданий

Весь мир, а не одни аравитяне!

Сородич твой иль сын чужой страны

Твоей красой равно покорены!

В твоей пустыне, у сухих колодцев,

Разбиты сотни тысяч полководцев.

Ты — камень, что низверг зиждитель сил

И многобожья капище разбил.

Песок твоей стоянки стал сурьмою

В глазах вселенной, спорящих со тьмою..,

Господь, во мне дурных так много черт,

Но ты их прикрываешь, милосерд.

Всю жизнь провел я у шатра любимой,

Ей в верности поклялся нерушимой,

И только ту вину я признаю,

Что плохо клятву исполнял свою.

Мир от меня, о боже, скрой во мраке,

В тетради дней моих сотри все знаки,

Оставь мне лишь служение Лайли,

Надежду на сближение с Лайли!

Лайли есть всё, что сердце возжелало,

Бессмертия души моей начало.

Лайли моим глазам дарует свет,

Лайли — мое спасение от бед.

Лайли — светильник дней моих весенний,

Плод вертограда сбывшихся стремлений,

Душа и плоть любви в стране любви, —

Ее царицей блага назови!

Я раб, пока царица есть такая,

Пока она душа, я — плоть живая.

Кто ею не живет — уже мертвец,

В ней не найдя исток — найдет конец.

Пусть мне прикажет мир необозримый:

«Ты откажись от верности любимой!» —

К приказу мира я останусь глух,

От слов презренных я замкну свой слух!»

Когда Маджнун, босой и полуголый,

Избрал паломничества путь тяжелый,

Отец, узнав об этом, вслед за ним

Отправился, отчаяньем гоним.

Когда Маджнун молился у Каабы,

Он был поблизости, седой и слабый.

Услышал он Маджнуна страстный стон,

Его любви молитву и канон,

И понял, что любовь неисцелима,

Что лишь Лайли — спасенье пилигрима,

И в паланкине блага и добра

Повез его к дверям ее шатра.

ПЛЕМЯ ЛАЙЛИ УЗНАЕТ О ЛЮБВИ МАДЖНУНА И ЗАПРЕЩАЕТ ЕМУ ВИДЕТЬСЯ С ЛЮБИМОЙ

Стихослагатель родом из Хиджаза

Повел слова певучего рассказа:

Когда вернулся пилигрим назад,

Еще сильней огнем любви объят,

Он сразу же направился к стоянке

Лайли — к своей возлюбленной смуглянке

Он к ней стремился жарко и светло,

Свиданья превратил он в ремесло.

Лишь солнце загорится на востоке —

Он к ней торопится, то холм высокий

Пересекая, то широкий дол:

Он в сердце стойкость верности обрел.

Из кубка счастья хмелем упоенья

С любимой он делился все мгновенья.

Когда же свой бунчук вздымала ночь,

Он с той стоянки удалялся прочь,

Но, слушая безмолвие ночное,

В шатре своем не ведал о покое

И даже от возлюбленной вдали

Внимал Лайли и говорил с Лайли,

Заря сто раз свои тушила свечи,

Разлуками сто раз сменялись встречи, —

О них заговорили в тех местах,

У всех событье это на устах.

Не брезговали грязной клеветою,

Глумясь над тайной юности святою,

Затем со злым намереньем пришли

Клеветники к родителям Лайли,

Тогда с любовью как-то на закате

(Понятна всем забота о дитяти)

В укромном уголке отец и мать

Решили слово дочери сказать:

«Зеница наших глаз, предел мечтаний,

Не будь же солью ты на нашей ране!

О Кайсе и тебе идет молва, —

Приносят вред подобные слова.

Есть цель у этой вести несуразной:

Тебя испачкать клеветою грязной.

От соловья услышал ветерок,

Что роза девственна, ей чужд порок.

Тогда над розой пролетел, зловредный,

И отнял девственность у розы бедной.

Еще ты не раскроешься, чиста,

А грязные раскроются уста.

Укороти ты языки злоречья,

Чтоб замолчала низость человечья!

Навек от Кайса отвратись душой,

Забудь о нем, ведь он тебе чужой!

Мы знаем: ты чиста, ты без порока,

Тебе бояться нечего попрека,

Но нужно ль, чтоб к тебе пристала грязь,

Чтоб клевету мы слушали, смутясь?»

Хотя Лайли внимала наставленьям,

Был Кайс ее желаньем и стремленьем.

Его бранят родителей уста,

А для нее без Кайса жизнь пуста.

Ее родители его поносят,

А за него она мольбу возносит.

Они и он — как бы вода с огнем,

Она и он — как сахар с молоком...

Когда на следующий день к любимой

Он вновь пошел с душой неколебимой,

Кайс повстречал старуху, что была

Подобием горбатого осла.

Как панцирь черепахи, задубело

Ее лицо, отвратным было тело,

А голова — как тыква, без волос:

Как видно, много бед над ней стряслось!

Лицо ее не знало покрывала,

А тело даже рубища не знало.

Глаз у нее, как рот, — только один,