Избранные произведения

Но мне от родословной много ль проку?

Сгореть в тоске любовной — много ль проку?

Я был дурным — мне благо подари.

Что дорог я тебе, не говори:

Я доброты твоей, скорбя, не видел,

Любви отцовской от тебя не видел!

Хоть жалости немного прояви, —

Из-за твоей умру я нелюбви!

Не похоть цель моя, мое стремленье:

Там, где Маджнун, возможно ль вожделенье?

Моя природа — чистоты исток,

От низменных желаний я далек.

Лайли нужна мне, как источник света:

В ней нечто вспыхнуло, я — пламя это.

Тьма у меня во взоре без нее,

Вот почему мне горе без нее.

Для жизни от нее мне надо мало —

Чтоб издали мне изредка сияла!

Пусть, величава, царственна, горда,

Она повелевает мной всегда, —

Как прах, да буду попран я ногами

Благоговеющих пред ней во храме!“»

От этих слов, от этих тяжких мук

Заплакал Кайса безупречный друг,

Ту просьбу, с сердцем чистым и открытым,

Всем знатным сообщил и родовитым,

И действовать решили сообща

Старейшины, спасения ища.

Перед вожатым племени предстали

И развернули летопись печали,

Отцу слова Маджнуна принесли —

Нет, из шкатулки жемчуг извлекли.

Отца сломила сына скорбь живая,

Лицо руками он закрыл, рыдая.

«Дошел, — сказал он, — до его кости

Нож горя. Сына должен я спасти.

До дна испили мы страданья чашу, —

Я чресла наконец перепояшу,

Пойду, развею тяжкую беду,

К счастливой цели сына приведу.

Я приложу все силы, все старанья,

Чтоб напоить его вином желанья».

На паланкине он степной тропой

Пустился, взяв сородичей с собой.

Старейшины, с упорством и терпеньем,

Незнатные, с покорством и смиреньем,

Достигли — в тяготах, в слезах, в пыли —

Долины, где стоял шатер Лайли.

Отец Лайли, обычай соблюдая,

Ковер гостеприимства расстилая,

Велел напитки, яства принести,

Почтил он утомившихся в пути.

Когда они попили и поели,

Пошла беседа вкруг да возле цели,

Текли вокруг да около слова,

Стараясь не коснуться существа,

Покуда к цели не пришли в тумане

Намеков, тонкостей, иносказаний.

Спросили: «Как в обители земной

Мы ноту извлечем рукой одной?

Смычком по струнам водим мы рукою,

Сжимая струны нужные — другою,

И звука мы не извлечем, пока

Руке не станет помогать рука.

Чтобы весы нам пригодились наши,

На коромысле две потребны чаши,

В одном предмете скрыта красота:

Чтобы ее раскрыть, нужна чета...»

Так приближаясь к цели постепенно,

Хозяина восславили отменно:

«Да будет щедрости твоей хвала!

Ты, крепкий дланью, вырвал корень зла!

За пологом твоим луна таится —

Твоих очей отрада и зеница.

То ветка, что еще не расцвела,

Жемчужина, не знавшая сверла.

Но если бы совлек ты покрывало,

Твоя луна сильнее б засверкала.

Ты пожалей объятых тьмой ночной,

Дай озариться нам твоей луной!

Единственной единственный достоин,

И, чтобы свет чудесный был удвоен,

На всей земле лишь Кайса изберем,

Который жаждет стать твоим рабом, —

Твоим рабом не так ли стало счастье,

Что навсегда твоей покорно власти!

Он благородством, знатностью, умом

Всех превзошел на поприще земном.

Соединим две жизни воедино, —

И зятя в нем ты обретешь, и сына,

Да счастье в рабстве у тебя найдет,

Да милости твоей узнает мед!

Та — гурия, а этот — небосвода

Безгрешный житель ангельского рода.

Не может ангел, чистый дух небес,

Страдать вдали от гурии, как бес.

Друг к другу две жемчужины стремятся,

И друг без друга две звезды томятся.

Для двух камней один ларец найдем,

Двум звездам быть в созвездии одном!

Пришли мы с речью о счастливой доле,

Всё прочее в твоей да будет воле».

ОТЕЦ ЛАЙЛИ ОТКАЗЫВАЕТСЯ СОЕДИНИТЬ ДОЧЬ С МАДЖНУНОМ

Забывший человечности черты,

Отринувший дорогу доброты,

Далекий от сердечности отрадной,

В чьем теле вместо сердца — камень хладный,

Тот, кто покинул знанья торный путь,

Чтобы в грязи невежества тонуть,

Любовного лишенный озаренья,

Не знающий душевного горенья,

Кому чужда любовная тоска,

От горя не испивший и глотка, —

То есть спокойствия Лайли рачитель,

Ее судьбы жестокий разрушитель,

Хотя по плоти был ее отцом,

Душою не был связан с ней родством,

Отеческую не являл ей жалость,

Чтоб легче ей, измученной, дышалось.

Когда услышал просьбу сватовства,

Отверг он те сердечные слова.

Он сдвинутые брови сдвинул резче,

Глаза сверкнули гневно и зловеще.

Что будет, если брови сдвинет вдруг

Тот, кто и смехом всех ввергал в испуг!

Сказал: «Слова, что слышу я, ничтожны,

Они, как паутина, ненадежны.

Вот если б их сказали в нужный срок,

То разум их одобрил бы и бог.

Когда же новостью грохочет шумной

Та песнь, что дерзко сочинил безумный;

Когда весь мир той вестью потрясен

И слухи катятся со всех сторон;

Когда угла не сыщется на свете,

Где б сказку ту не повторяли дети;

Когда тот слух всех кабаков достиг,

Стал криком пьяниц, песней забулдыг;

Когда, наставив школьников на разум,

Пугает их учитель тем рассказом, —

Что может быть страшней, чем этот срам,

Какой позор на долю выпал нам!

Я не хочу, чтоб дар мой драгоценный

Унес какой-то виршеплет презренный!

Замкните вашу просьбу на замок,

Чтоб высказать ее язык не мог

Не внемлю я такому разговору!

Позор вы прибавляете к позору.

К чему стремитесь, честь мою грязня?

Ступайте прочь, отстаньте от меня!

Ужели в этом деле я погрязну?

Зачем позор влачить мне понапрасну?

Мудрец, что не приемлет бренных уз,