Избранные произведения

Возлюбленной достоин станешь ты.

Как дэв, бежишь от севера до юга,

Но разве дэву гурия — подруга?

Клянусь я тем, кто создал прах и высь,

Чьим именем премудрые клялись:

Коль моему последуешь совету,

То я, чтобы исполнить клятву эту,

Все силы приложу, и — день взойдет —

Твои уста вкусят желанный мед,

Как перевязью, периликой шею,

Поверь, ты обоймешь рукою своею!

Задачу, как бы ни была трудна,

Решают просьба, золото, война.

Но просьбы наша гордость не выносит,

Себе подобных гордый муж не просит

Всё золото отдам я, не тая,

Чтоб стала золотой судьба твоя.

А не поможет золото — ну что же?

Есть сила рук, что золота дороже!

Сей трудный узел постараюсь я

Распутать властным острием копья,

А иступлю его — так поступлю я.

Мечом сей трудный узел разрублю я».

Маджнун из-за таких манящих слов

Отречься от безумья был готов,

И, подчиняясь разума приказам,

К разумному он обратил свой разум,

С Навфалем поскакал во весь опор,

Последовал за ним в его шатер.

Там голову обрил, омыл он тело;

Лицо, что, словно гиацинт, желтело

И сплошь покрылось мускусом волос, —

Как роза, юной свежестью зажглось.

Как истинный араб, себя украсил

Чалмой, познал и благовонье масел,

И жалованный он надел наряд, —

Как кипарис, теперь он тешил взгляд.

Был весел с ним Навфаль, прогнал печали,

А дни за днями быстро пролетали,

Вновь на лице, исполненном красы,

Как черточки — бородка и усы.

Короче, так Навфаль его чеканил,

Чтоб он любимой сердце снова ранил,

Чтоб, на Маджнуна бросив взгляд один,

Лайли тотчас разбила свой кувшин!

Увидев: Кайс окреп душой и телом,

Навфаль с послом отправил поседелым

К отцу Лайли достойные слова,

Чтобы, словами связанный сперва,

Отец Лайли к Навфалю был доставлен,

А с ним и те, кем род-его возглавлен.

И впрямь: Навфалю подчинись, пришли

И главы рода, и отец Лайли.

Тогда Навфаль отца Лайли восславил,

Гостям места почета предоставил,

Пред ними скатерть пира распростер,

Повел неспешный, мудрый разговор.

Напомнив то, что и старо, и ново,

Поближе к цели он забросил слово.

Сказал: «Достигший мудрости вершин,

Мне благородный Кайс теперь как сын.

В нем каждый все достоинства находит,

Он всех, о ком ни скажешь, превосходит.

Хочу я, чтоб он избран был тобой

Из избранных и взысканных судьбой,

Чтобы с Лайли, жемчужиной отборной,

Его связал ты связью плодотворной,

Чтоб он и та, чей блеск людей влечет,

Продолжили блистательно твой род.

Всё, что увидишь из добра и злата, —

Да что там злато! — всё, чем жизнь богата,

Всё, чем владею, — всё тебе отдам,

Сейчас же брошу я к твоим ногам.

Родство да станет нашим достояньем,

Да я и ты сородичами станем».

Тогда отец Лайли раскрыл уста —

Жестокости и грубости врата.

Всё, что сказал отцу Маджнуна, снова

Он повторил сердито слово в слово,

Да кое-что поболее сказал, —

В надменном своеволии сказал.

Воителю ответил он отказом,

И гнев в душе Навфаля вспыхнул разом.

Мечу свою он уподобил речь,

Сказал, что обнажит для мести меч:

«Внимать ты будешь, пустослов, докуда

Лишь колокольцу своего верблюда?

Внемли другим — иль ляжешь в прах, как тот,

Кто нищим стал и потерял свой скот.

Страшись, твоей беды настанет время, —

Хоть пожалел бы собственное племя!

Пока я на тебя не двинул рать,

Что жаждет, как сама судьба, карать,

Что возбуждает ужас небывалый,

Как море, чьи валы — мечи, кинжалы;

Пока в волнах воители твои

Не утонули в собственной крови, —

Отдай мне ту жемчужину, чья влага

Чиста, — да обрету я в сердце благо,

Да радостно мне засияет мир,

Да свадебный провозглашу я пир,

Чтоб гурии на свадьбе возжелали

Облобызать следы ее сандалий».

Отец Лайли ответствовал «О шах,

Отрады не ищи в таких речах.

Хотя сражения — не наше дело,

Угрозам брани мы внимаем смело.

Так будет: в шумный праздник превратим

Тот день, когда тебя мы победим,

А если одолеешь ты в сраженье

И наш бунчук поникнет в униженье —

В шатер ворвусь я молнии быстрей

К единственной жемчужине своей,

Я рассеку ей грудь мечом, укрою

Кровавым саваном и в прах зарою,

Да ляжет, вся в крови, в земле степной,

Могила — брачный для нее покой!

К чему мне беспокойство о невесте,

О женихе и о его бесчестье?

Ей лучше лечь во прах, чем стать женой

Тому, кто низок, словно прах земной.

Он — глиняный сосуд, а разве люди

Жемчужины хранят в таком сосуде?»

Навфаль мигнул, услышав эту речь,

Маджнуну: дерзость надо, мол, пресечь!

Кайс, наделенный вдохновенным даром,

Явил свой дар в бою словесном яром,

Раскрыл уста — источник волшебства:

«Дурные вы произнесли слова.

Тот ветер, что исторгла злобы дудка,

Метнет песок и пыль в глаза рассудка.

Та буква, что невежда начертит,

Всей книге принесет позор и стыд.

То, что сказал Навфаль, не легковесно,

Затем что истина ему известна.

Ядро, не скорлупа — слова его,

Добра, любви тропа — слова его!

Лайли — родник, он ясен и прозрачен,

А я духовной жаждою охвачен.

Да будет проклят жаждущий, когда

Он скажет: «Не хочу тебя, вода!»

Лайли — цветок, чей запах в день палящий

Мне всех садов милей и жизни слаще.

О садовод, храни тюльпан и будь

Ему подобен, раненному в грудь!^[30]

Лайли — светильник славного чертога,

А у меня в груди — следы ожога.

Кто грезит о светильнике ином,

Да будет, как и я, сожжен огнем!

Лайли!» — воззвал Маджнун, а люди злые,

От ненависти — серые, слепые,