Избранные произведения

Как пред Лайли, склонюсь к ее ногам,

Я ей свободу в честь любимой дам».

Когда газель вручил ему бедняга,

Ее глаза с хмельною, томной влагой

Влюбленный Кайс поцеловал сто раз,

Он, свитую из шерсти, снял тотчас

Веревку с вытянутой нежной шеи,

Рукой, что золота была желтее,

Обвил газель, — казалось, золотой

Блеснул ошейник на газели той.

Там, где газель ступала, прах лобзал он,

Слезами оросив ее, сказал он:

«Глаза и шею вижу я твою,

И кажется: Лайли я узнаю!

Когда б твои стройнее были ноги

И серебром сверкали на дороге,

Я утверждал бы с мощью правоты,

Что ты, газель, — она. Она есть ты!

О беспорочная моя подруга,

Трепещущая под ножом испуга!

К стоянке ты ступай моей любви,

Тюльпаны ешь и гиацинты рви,

Ты мною стань на краткое мгновенье,

Лицу Лайли скажи благословенье:

Да будет ярким, свежим, как тюльпан,

Да никогда не ведает румян!

Как гиацинты, кудри милой вьются, —

Да их чужие руки не коснутся!»

Газель и Кайс — два спутника — пошли

Вдвоем к становью племени Лайли.

Не разлучаясь, шли и спозаранку

Они Лайли увидели стоянку.

Ей по сердцу, что здесь трава густа,

А он присел у пыльного куста.

Она бежала по траве зеленой,

А он стонал, с подругой разлученный.

Когда, свершив грабительский набег,

Отряды ночи стали на ночлег,

Они заснули оба на равнине,

Чтобы друг друга потерять отныне.

МАДЖНУН ВСТРЕЧАЕТ ПАСТУХА ЛАЙЛИ, УЗНАЕТ, ЧТО МУЖЧИНЫ ЕЕ ПЛЕМЕНИ УШЛИ В НАБЕГ, И ПРИХОДИТ К ЛАЙЛИ

Как только утром вспыхнула заря,

Удачу неудачникам даря,

То есть — потоки злата из сосуда,

А из ларца — жемчужин светлых чудо, —

Маджнун, давно удачу потеряв,

Блуждал среди равнин и горных трав.

«Лайли!» — кричал в степи, у горных склонов,

Был спутником и слез своих, и стонов.

Вдруг стадо он увидел за холмом,

Ведомое премудрым пастухом.

Он был одет в палас из грубой ткани,

Сей собеседник на тропе исканий.

Сжимал он посох, как Муса святой:

В глазах волков тот посох был змеей.

Маджнун к его ногам упал в смятенье

И лег у ног его подобно тени,

Сказал: «Я потому прозрел сейчас,

Что прах от ног твоих попал мне в глаз.

Откуда ты и кто ты — я не знаю,

Но запах твой с блаженством обоняю.

Мне кажется, ты счастье мне принес,

Ступая посреди овец и коз.

Исходит, как от мускуса, отрада

От твоего пленительного стада.

Но мимо чьих дверей оно прошло,

Что так оно душисто и светло?»

Сказал пастух: «Лайли слуга я старый

И преданный, пасу ее отары.

Здесь каждая коза или овца

Помечена тавром ее отца.

Они — опора дома, ей родного,

И благосостояния основа.

На них есть отсвет красоты Лайли,

Они ее пахучесть обрели:

Повсюду, где, стройна и благонравна,

Она пройдет, покачиваясь плавно,

Всё превратится в мускус в краткий срок

И амброю повеет ветерок».

Когда услышал о Лайли влюбленный,

Стал как слеза в степной пыли влюбленный.

Недвижным стало тело, темным — лик,

Незрячими — глаза, немым — язык,

Маджнун утратил память и сознанье.

Вдруг вырвалось из уст его стенанье,

Придя в себя, заплакал он: «Пастух,

Ты — племени любимой добрый дух,

Ее стада весь день хранишь ты строго,

Как пес, ты ночью — у ее порога.

Ты мне скажи: что знаешь ты о ней?

Не надо лжи. Что знаешь ты о ней?

До самых уст охвачен я тугою, —

Раскрой уста: я сердце успокою!»

Сказал пастух: «Не слышен шум людской,

Теперь вокруг ее шатра — покой.

Как в небе — ясный месяц без порока,

Она в своем жилище одинока.

Все в племени — и старый человек,

И юноша — отправились в набег.

Мужчины, выбрав на рассвете время,

Напасть решили на чужое племя

И, окружив их быстро и хитро,

Похитить у несчастных всё добро».

У Кайса сразу были тем рассказом

Похищены терпенье, воля, разум.

Воскликнул: «Милость мне, пастух, яви,

Мне другом стань, взыскуй моей любви!

Ты дай мне свой палас из черной ткани, —

Я благодарен за него заране.

Подходит мне паласа черный цвет:

Ведь я судьбою в черноту одет.

С любимой разлучен, отныне буду

В одежде черной я блуждать повсюду

Быть может, я, а как ты знаешь, друг,

Ударю в барабан удачи вдруг,

Хотя навряд ли под паласом спрячу

Я барабан и обрету удачу».

Сказал — и облачил себя в палас.

Из сердца песня боли излилась.

Крича: «Лайли!», он шел к ее становью,

В том вопле смешан был огонь с любовью.

Чем ближе подходил к ее жилью,

Тем больше волю он терял свою,

Когда ж ее шатер увидел снова,

Распалась бытия его основа,

И застонал он, и на знойный прах

Упал, как тень, но с криком на устах.

Узнав тот голос боли безутешной,

Лайли шатер покинула поспешно.

Увидела: Маджнун лежит в ныли.

Упала в пыль в беспамятстве Лайли.

Затем к его присела изголовью,

Омыла не водою слез, а кровью,

Бегущей из нарциссов — томных глаз,

Того, кто без сознанья был сейчас.

Она слезами жизнь в него вдохнула,

Любимого к сознанию вернула.

Он приподнялся, — жаждал он опять

С подругой говорить и ей внимать.

Они уста раскрыли для реченья

Про все свои печали и мученья.

Маджнун повел о странствиях рассказ,

Лайли — о том, как дома день погас.

Он говорил про горы и долины,

Она — о том, как дни и ночи длинны.

Он вспомнил, сколько горя перенес,

Она лицо омыла кровью слез.

Он: «Что ни день, то боль моя сильнее».

Она: «А боль моя еще больнее».

Он: «В сердце у меня — глухая ночь».