В кроманьонский дикий век бился я за устья рек,За еду, за шкуры диких лошадей,Я народным бардом стал, все, что видел, — воспевалВ этот сумрачно-рассветный век людей.И все ту же песнь свою, что и нынче я пою,Пел я той доисторической весной.Лед уплыл в морской простор. Гномы, тролли, духи горБыли рядом, и вокруг, и надо мной.Но соперник из Бовэ обозвал мой стиль «мовэ»[48],И его я томагавком критикнул.Так решил в искусстве спор диоритовый топорИ граверу из Гренель башку свернул.Тот гравер был страшно дик: он на мамонтовый клыкНепонятные рисунки наносил!Но хорошее копье понимание моеВ сердце врезало ему по мере сил.Снял я скальпы с черепов, накормил отменно псов.Зубы критиков наклеив на ремни,Я изрек, разинув пасть: «Им и надо было пасть —Я ведь знаю, что халтурщики — они!»Этот творческий скандал идол-предок наблюдалИ сказал мне, выйдя ночью из-под стрех,Что путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,И любой из них для песни— лучше всех!........................................................Сколько почестей и славы! А боец-то был я слабый —Времена мне указали путь перстом.И меня назвали снова «Бард Союза Племенного»,Хоть поэт я был посредственный при том!А другим — всю жизнь забота: то сраженье, то охота…Сколько зубров мы загнали! Счету нет!Сваи в озеро у Берна вбили первыми, наверно!Жаль, что не было ни хроник, ни газет!Христианская эпоха нас изображает плохо:Нет грязнее нас, крикливее и злей…Только мы и дело знали: шкуры скоро поскидалиИ работать научили дикарей.Мир велик! И в синей раме замкнут он семью морями,И на свете разных множество племен,То, что в Дели неприлично, то в Рейкьявике обычно,Из Гаваны не получится Сайгон!Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рев,Там, где в наши дни — Парижа рев и смех:Да, путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,И любой из них для песни — лучше всех!