Избранные труды по русской литературе и филологии

Пушкинское слово Мандельштам относит, таким образом, к далеким и взаимно противопоставленным фрагментам петербургского семантического пространства: город потопа и Медного всадника, столица, которой суждено погибнуть, – но и город недавней эпохи «блаженного слова», которая в «ночи советской» оказывается сравнимой с золотым веком в биографии «первого поэта» – лицейской и послелицейской порой, т. е. временем, отстоящим на сто лет от мировой войны и революции. Однако последний случай не позволяет ограничиться констатацией переклички и тем или иным толкованием ее. Текст заставляет вспомнить слова Мандельштама о том, что он и его современники видели поэтов прошлого «через Блока» (цит. выше). А. А. Морозов, впервые указавший здесь перекличку с Пушкиным, одновременно указал и на Блока: «Размету твой легкий пепел / По равнине снеговой»[1115] («На снежном костре» – последнее стихотворение «Снежной маски»). Метонимический ход, связывающий пепел с рукой женского персонажа, сближает Мандельштама с Блоком, «соберут», в противоположность «размету» – с Пушкиным. Но «блоковский» слой стихотворения шире. В комментариях Н. И. Харджиева предложено сравнение 11–12-го стихов – «Только злой мотор во мгле промчится / И кукушкой прокричит» – со строками из «Шагов командора»: «Пролетает, брызнув в ночь огнями, / Черный, тихий, как сова, мотор». Есть и еще одна, весьма существенная черта в поэтике стихотворения, требующая сопоставления с тем же предшественником. В первой и последней строфах «блаженные жены» даны как поющие, причем это выражено метонимически: «Все поют блаженных жен родные очи», «Все поют блаженных жен крутые плечи», и в обоих случаях хронотоп обозначен как «черный бархат» – «советской ночи» и «всемирной пустоты». Плечи – часто на первом плане женских портретов Блока: «Я помню нежность ваших плеч…», «Твои высокие плечи, / Безумие мое!» («Мэри»); «Твои блистательные плечи» («Я был смущенный и веселый …»); «Милая девушка, что ты колдуешь / Черным зрачком и плечом?» (ср. параллелизм очи – плечи у Мандельштама). Этого было бы недостаточно для наших сближений, но в шестом стихотворении цикла «Кармен» находим: «И песня Ваших нежных плеч / Уже до ужаса знакома»; дальнейшее также сопоставимо с мандельштамовским контекстом: «И сердцу суждено беречь, / Как память об иной отчизне, / Ваш образ, дорогой навек». К этому необходимо добавить «мое блаженное плечо» в первом из «Трех посланий» Блока, в двух других – «черный бархат» на плечах героини-адресата, с которой связывается не только пение, но и нечто сходное с «блаженным, бессмысленным словом» – «темный морок цыганских песен», «бормотаний твоих жемчуга» (кроме того, «черный бархат» в «Слабеет жизни гул упорный…» – метафора ночи, но следует учитывать ее сравнительно широкую распространенность). Элементы мира блоковской поэзии (включая адресатов некоторых из цит. текстов – как представителей реальности, вовлеченной в этот мир[1116], подобно пушкинским адресатам – Н. И. Кривцову и другим) выступают в качестве знаков утраченного петербургского прошлого. Излишне говорить, что они не делают текст Мандельштама «похожим» на лирику старшего современника.