Избранные труды по русской литературе и филологии

В ряду очевидных контрастов со стихотворением «В безветрии моих садов…» особенно показательно различие между «вольностью» и «невольным бытием», а также между двумя контекстуальными значениями безглагольности. Под нашим углом эта контрастная связь аналогична наблюдавшейся при сравнении текстов Мандельштама и Гумилева. Вполне реализуема и еще одна оставшаяся возможность – сравнение текстов Гумилева и Сологуба, поскольку все три стихотворения тематически близки как автоописания художественных миров поэтов.

В перекличку «В безветрии…» и «Путь мой трудный…» втягиваются, как кажется, еще по стихотворению обоих авторов. О своем земном странствии Сологуб в цитированном тексте говорит (миф пути у него первостепенно важен, как и у Блока, и не имеет соответствий у Мандельштама): «Но услада есть в пути, – / Улыбаюсь, забавляюсь, / Сам собою вдохновляюсь» (нанизывание глагольных рифм едва ли не каламбурно по отношению к «речи <…> безглагольной» в следующей строфе). Возникает вопрос, не откликается ли на это Мандельштам в другом стихотворении (также 1909 г.):

Ты улыбаешься кому,
О путешественник веселый?
Тебе неведомые долы
Благословляешь почему?

Во всяком случае концовка тоже как будто отражает Сологуба, его «Я воскресенья не хочу…» (имплицитно и «Звезду Маир»):

Из контекста всех этих сопоставлений понятно, что они не предполагают обязательного понимания старшего поэта как актуального адресата текстов младшего (хотя тот факт, что в 1908 г. Мандельштам «написал о Сологубе», о чем говорится в его известном парижском письме Вл.В. Гиппиусу, повышает вероятность подобной адресации), но имеют целью иллюстрировать стилевые тенденции последнего. В только что цитированном тексте «ты» может быть тождественно лирическому «я» либо подразумевать неизвестного нам реального или литературного адресата. Существенно, тем не менее, что в этом «диалоге» различим сологубовский материал.

3. «Путь мой трудный…» – иносказание. В другом тексте пейзажная экспозиция переходит в описание «моей мечты» (т. е. в автоописание того же типа, что в «Путь мой трудный…»), которое смыкается далее с пейзажной темой (отождествляются «мечта» и «краса лесная»), вновь выдвигающейся на первый план в концовке (кольцевая композиция). Начальные стихи —

Иду в лесу. Медлительно и странно
Вокруг меня колеблется листва.
Моя мечта, бесцельна и туманна,
Едва слагается в слова —

близко «предшествуют» Мандельштаму, в частности его «прогулкам»: «Скудный луч, холодной мерою…» и «Воздух пасмурный влажен и гулок…» (ср. здесь рифму «странным – туманным», впрочем, общераспространенную). Дальнейшие стихи в тексте Сологуба придают слову «мечта» эротические обертоны (обыгрывание грамматической категории рода) и делают мир поэта из туманного красочным, – развитие, чуждое Мандельштаму. Но в «Воздух пасмурный…» имеется черта, сходная с еще одним стихотворением Сологуба – «Забелелся туман за рекой…». В целом этот ноктюрн также далек от младшего поэта, но по иным признакам (сниженность, предметность, использование просторечия – «Я в кустах поищу хворостин / И в костер их на берег сношу» – т. е. по тем же признакам, которые характеризуют цитированные выше строки «Горько пахнет известкою / В переулке моем»). Сходная же черта – в строках, замыкающих в обоих случаях катрен: «И теперь я совсем одинок» (Сологуб) – «И невинен, что я одинок» (Мандельштам; воронежская редакция этого стиха: «Где один к одному одинок»).

Прихотливая вязь сологубовских мотивов обнаруживается и в другом тексте. Первые две строки отзываются на зачины двух стихотворений старшего поэта:

Только детские книги читать, Живы дети, только дети
Только детские думы лелеять… –
Думы черные лелею

«Думы черные» противопоставлены у Сологуба именно «туманным детским снам», что делает предполагаемую связь достаточно наглядной. В обоих стихотворениях Сологуба торжествует смерть; для Мандельштама это слишком прямолинейно (как и антитеза на противоположном лирическом полюсе мэтра: «Нет, не одно только горе, – / Есть же на свете / Алые розы, и зори, / И беззаботные дети»), ему нужно зыбкое равновесие. В данном случае искомое состояние обретается «в туманном бреду». «Все большое далеко развеять» – это и отказ от «взрослого» декадентства. Вторая строфа дает такую картину: