Избранные труды (сборник)

С момента изъятия вещи из владения государственной организации, колхоза, кооператива или иной общественной организации и получения субъектом фактической возможности использования этой вещи по своему усмотрению (владение вещью) хищение государственного или общественного имущества следует считать законченным. Социалистическая собственность терпит ущерб с момента изъятия вещи из владения государственной организации, колхоза, кооператива или общественной организации, когда указанные организации теряют, а виновный получает возможность распоряжаться имуществом.

Лицо, которое, захватив государственное имущество, вышло из помещения завода, но находится еще на охраняемой заводской территории, окончательно лишает предприятие фактической возможности владеть и распоряжаться этим имуществом. Продукты или сырье не участвуют более в процессе производства и, вместе с тем, лицо получает известную, хотя и неполную еще, возможность распоряжения похищенной вещью как своей собственной. Эта вещь может быть полностью или частично использована субъектом – съедена, одета, повреждена, передана соучастникам и т. д.

Поэтому мы считаем более правильной позицию тех судов, которые наказывают как за оконченное хищение лиц, задерживаемых с похищенным имуществом в проходной будке фабрики, завода и т. д., то есть за пределами места надлежащего нахождения похищенного имущества (склада, помещения кассы и пр.). Вынос похищенного имущества через охраняемый выход рассматривается как часть процесса его использования, как реализация фактического владения вещью[521].

До сих пор в судебной практике, включая практику верховных судов союзных республик, иногда смешивается покушение на хищение с оконченным разбойным нападением. Подчас суды квалифицируют разбойное нападение, незавершенное похищением имущества, по не зависящим от субъекта обстоятельствам, как покуше ние на хищение. Подобную практику нельзя признать правильной. Разбойное нападение, совершенное с целью хищения чужого имущества, следует квалифицировать по соответствующим статьям одного из Указов от 4 июня 1947 г. без ссылки на ст. 19 УК РСФСР. К разбойному нападению, как ко всякому иному оконченному преступлению, в свою очередь, возможно приготовление или покушение.

Так, П., К. и другие организовали шайку с целью разбойного нападения на кассира керамико-плиточного завода им. Булганина в г. Москве. В день и час, когда кассир Ц. должна была получать в банке деньги для выдачи заработной платы рабочим и служащим завода и поехать с деньгами на завод, преступники на машине, которой управлял один из членов шайки, подъехали к заранее выбранному месту нападения, но были задержаны работниками управления Московского уголовного розыска. Народный суд 5-го участка Москворецкого района г. Москвы осудил виновных за приготовление к разбойному нападению по ст. 19 УК РСФСР и ст. 2 Указа «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества»[522].

При преступлениях против личности наибольшую трудность представляет отграничение покушения на убийство и на причинение тяжкого телесного повреждения от легких телесных повреждений и оставления в опасности (ст. 143 и 156 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Эти трудности объясняются тем, что при покушении на убийство потерпевшему нередко фактически причиняются лишь легкие телесные повреждения. Но за этими фактически наступившими последствиями может скрываться более тяжкое преступление – покушение на убийство или, реже, покушение на тяжкое телесное повреждение.

Сложность доказывания умысла субъекта по делам о покушениях на преступления против личности привела проф. М. Д. Шаргородского к мысли о том, что для избежания трудностей, возникающих при решении этого вопроса, «целесообразно иметь в УК отдельные составы, однако с ответственностью не по последствиям, а по способу действия, так, чтобы отвечал тот, кто своими действиями ставил кого-либо в опасность, с учетом опасности тех средств, которые он применяет»[523].

Предложение проф. Шаргородского вызывает возражения. Состав поставления в опасность лица в зависимости от способов и средств его действия привел бы к своего рода «уравниловке» по делам о покушениях на преступления против личности. Практическое применение предложения проф. Шаргородского означало бы, по существу, ликвидацию института приготовления и покушения в преступлениях против личности. Оно помешало бы суду выявлять подлинные намерения субъекта, в результате чего виновный нес бы не соответствующее его вине наказание. При этом трудности квалификации, которых стремится избежать проф. Шаргородский, предлагая ввести в УК состав поставления в опасность в зависимости от применяемых средств преступления, фактически увеличатся. Подтверждением этому может служить хотя бы то обстоятельство, что и в настоящее время суды нередко испытывают затруднения при разграничении состава поставления в опасность (ст. 156 УК РСФСР) и покушения на убийство, хотя различие между ними, казалось бы, очевидно.