Изгнанницы

– Меня зовут, – она прижала к груди руку, – Руби Данн. Вы меня не знаете, но… – Залезла в сумочку и, достав оттуда носовой платок, протянула мужчине. Тот взял его и внимательно осмотрел. – Полагаю, вы знали мою… – Девушка судорожно сглотнула. Она много раз за последний год представляла себе это мгновение. Перебирала в голове все возможные расклады: он мог захлопнуть перед нею дверь или отрицать свое знакомство с Эванджелиной. Мог умереть или переехать. – …женщину, которая меня родила. Эванджелину Стоукс.

При упоминании этого имени мистер Уитстон шумно втянул воздух.

– Эванджелину? – Он поднял глаза. – Конечно же, я ее помню. Она некоторое время прослужила здесь, была гувернанткой у моих единокровных брата и сестры. Я долго гадал, что с нею стало. – Хозяин дома помолчал, не отнимая ладонь от ручки двери. Потом широко ее распахнул. – Не хотите зайти?

После полуденной яркости улицы в доме было сумрачно. Мистер Уитстон повесил плащ Руби в передней и провел ее в гостиную с кружевными тюлевыми занавесками на окнах. В комнате пахло затхлостью, словно здесь давно не проветривали.

– Присядем? – Он указал на пару порядком потертых мягких стульев. – Как поживает… ваша матушка?

– Она умерла. Двадцать восемь лет назад.

– Вот как. Очень жаль это слышать. Хотя, полагаю… полагаю, с тех пор немало воды утекло. – Мужчина прищурился, будто подсчитывая что-то в уме. – Мне кажется, Эванджелина примерно тогда и ушла, хотя я могу ошибаться. Память уже не та, что прежде.

Руби почувствовала на затылке неприятный холодок. Возможно ли, чтобы он ничего не знал?

– Какой у вас необычный акцент. Я еще ничего похожего не слышал.

Она улыбнулась. Вот, значит, как. Ну хорошо, меняем тему.

– Я с острова, расположенного у берегов Австралии. Сейчас он называется Тасманией. Заселен британцами. Надо полагать, мой своеобразный выговор – следствие пестрого смешения разных диалектов: английского, ирландского, шотландского и валлийского. Я и не понимала, насколько он необычен, пока не приехала в Лондон.

Хозяин дома негромко рассмеялся.

– Да, в этом полушарии мы обыкновенно придерживаемся какого-то одного варианта. Теперь обосновались здесь?

– Только временно.

В дверях появилась полная седовласая горничная в синем платье с белым передником.

– Желаете чаю, мистер Уитстон?

– Было бы чудесно, Агнес, – отозвался он.

Когда горничная ушла, они несколько минут беседовали о погоде: какая до прошлой недели стояла сырость и как солнечно – вон и нарциссы расцвели, и даже глициния – было теперь. Учитывая, насколько долгую и холодную зиму им пришлось пережить, лето, скорее всего, должно выдаться жарким. Руби хоть и привыкла к этой своеобразной манере «прочищать горло», принятой среди англичан, однако та до сих пор ее несколько озадачивала. У них на Тасмании, как правило, разговаривали без всех этих вокруг да около.

– Когда собираетесь вернуться в Австралию? – поинтересовался мистер Уитстон.

– Корабль отплывает в пятницу.

– Досадно. Пропустите цветение роз. Мы ими, можно сказать, славимся.

– Мы тоже выращиваем прелестные розы.

Снова появилась Агнес. В руках у нее был серебряный поднос, на котором стояли заварочный чайник с двумя чашками из костяного фарфора, блюдо с нарезанным смородиновым кексом и вазочка с джемом.

– В доме почти никого не осталось, – поделился с гостьей хозяин, пока горничная разливала по чашкам чай и раскладывала угощение по тарелкам. – Нас теперь всего двое. Верно, Агнес?

– Мы неплохо справляемся, – ответила та. – Но не забывайте про кухарку, миссис Гримсби. Вы же сами не захотите, чтобы я еще и на кухне возилась.

– Нет-нет, про миссис Гримсби забыть никак нельзя. Хотя я не уверен, как долго еще она с нами пробудет. Я тут как-то утром застал ее за складыванием яиц в почтовый ящик.

– Маленько умом тронулась. Но готовит неплохо.

– Мне, в общем-то, все равно, что есть. И мы определенно не устраиваем больше приемов, как раньше. У нас здесь стало совсем тихо. Правда, Агнес?

– Слышно, как муха пролетит, – кивнула она.

После того как горничная вышла, они посидели немного молча. Руби оглядела комнату, выхватив взглядом позолоченные напольные часы в углу, обитый выцветшим жаккардом диван, изящные книжные полки. Застекленная витрина справа была заполнена статуэтками фарфоровых пастушек: они переступали через невысокие ограждения, опирались о деревья, пылко восхищались раскрашенными в пастельные оттенки цветочками.

– Коллекция моей мачехи, – пояснил хозяин, проследив за ее взглядом.

«Слащавые воспоминания о мифическом прошлом», – подумала Руби, но вслух говорить ничего не стала.

Мистер Уитстон рассказал гостье, что его отец с мачехой несколько лет назад удалились в свое загородное имение. Его единокровная сестра Беатрис отправилась в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, но в итоге оказалась в Скенектади. Его единокровный брат Нед женился на богатой наследнице старше себя и перебрался на Пикадилли, где вроде бы занимается недвижимостью.