Изгнанницы

Одним туманным утром, драя на четвереньках палубу, Эванджелина услышала разносящиеся по воде голоса. Она поднялась и подошла к ограждению. Всю ночь лил дождь; вода и небо были одинакового унылого оттенка, а воздух отдавал гниющей рыбой. Заслонив глаза рукой, она с трудом разглядела отплывающий от причала ялик. Когда тот приблизился к «Медее», Эванджелина увидела, что места посередине заняли Бак с еще одним матросом, а по обе стороны от них, нахохлившись от сырости, точно голуби, сидят четыре женщины.

Ялик ткнулся в борт корабля, и узниц выгрузили. Одна за одной они медленно, бряцая цепями, взобрались по сходням. Первой, пухленькой и растрепанной, на вид было за тридцать. Две следующие выглядели примерно ровесницами Эванджелины, а последняя девушка была совсем молоденькой. Бледная как смерть, с вьющимися медными волосами, собранными на затылке в небрежный узел – единственное цветное пятно на тускло-сером фоне. Не обращая внимания ни на Бака, ни на вытянувшуюся наверху вдоль релинга редкую толпу, она решительно смотрела перед собой, ступая осторожно, точно в танце, чтобы не запнуться о массивные перекладины. Худенькая, как воробушек, девушка была одета в мальчишеские бриджи, подпоясанные суконным поясом.

Бак, следующий за ней вплотную, шлепнул новенькую ладонью пониже спины. Та споткнулась и с трудом удержалась на ногах.

– Не мешкать, – сказал он, поцеловав свои пальцы и подмигнув свистящим и хлопающим наверху матросам.

Заключенная остановилась. Он не успел среагировать и налетел на нее.

Она медленно, выпятив подбородок, обернулась. Эванджелина не видела лица девушки, не слышала ее слов, но можно было наблюдать, как с физиономии Бака сползает самодовольная ухмылка.

Стоило девушке развернуться обратно и продолжить подниматься по сходням, выражение лица рыжеволосого матроса снова изменилось: крайнее замешательство уступило место злости.

Схватившись за релинг, Эванджелина выкрикнула: «Берегись!» – но голос ее потонул в шуме.

Когда девушка добралась до палубы, Бак так сильно ее толкнул, что она, запнувшись о свои цепи, полетела вперед. Бедняжка не могла поднять руки, чтобы защитить лицо, но исхитрилась повернуться боком и закрыть глаза за секунду до того, как с противным глухим стуком растянулась на палубе.

Кто-то охнул. Улюлюканье оборвалось. Новенькая лежала неподвижно. Эванджелина смотрела, как Олив протиснулась через толпу матросов и заключенных, сгрудившихся вокруг распростертого ничком тела, и, опустившись на колени, обхватила девушку рукой за плечи и приподняла, придав ей сидячее положение. С одной стороны голова несчастной была вся в крови, густо-красной, окрашивающей багрянцем ее кудри и сочившейся по шее.

Бак легко запрыгнул на палубу.

– Бывают же недотепы, – сказал он, лениво пнув ножные кандалы арестантки.

Несколько матросов рассмеялись.

Веки новенькой затрепетали. Приобняв ее за спину, Олив помогла девушке подняться на ноги. Эванджелина смогла рассмотреть выпуклые косточки позвоночника под тонкой блузкой и маленькую черно-синюю татуировку в виде полумесяца на шее. Бедняжка дрожала точно осиновый лист. Платье Олив было измазано кровью.

– Что здесь случилось? – спросил врач, подходя к ним.

Матросы молча разошлись, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Мистер Бак, не потрудитесь объяснить?

– Похоже, заключенная не устояла на ногах, господин доктор.

Данн свирепо посмотрел на Бака, словно желая объявить тому выговор, но не находя достаточно оснований. Шумно выдохнул через нос.

– Позовите человека с ключом, пусть снимет с заключенной кандалы.

– Будет сделано.

– Поживее, матрос. – Доктор Данн жестом попросил Олив отойти. Присев перед девушкой на корточки, спросил: – Как тебя зовут?

– Не важно.

– Я судовой врач. Доктор Данн. Мне нужно знать.

Она посмотрела на него долгим взглядом.

– Хейзел.

– А фамилия?

– Фергюсон.

– Откуда ты?

Она снова помолчала.

– Из Глазго.

– Можно? – Доктор поднял руки, словно сдаваясь в плен, потом протянул их к ней, разведя пальцы. Девушка позволила ему обхватить свое лицо ладонями. Он поворачивал голову новенькой и так и этак, внимательно ее осматривая.

– Больно?

– Нет.

– Рану надо промыть. Как только с тебя снимут кандалы, я этим займусь.

– Сама справлюсь.

Выступив вперед, Олив выпалила:

– Ее толкнул тот матрос. Бак. Мы все это видели.

– Так все и было? – уточнил врач у девушки.

– Не знаю.

– Не знаешь или не хочешь говорить?

Она в ответ лишь пожала костлявым плечиком.

– И меня тоже пихнул, – продолжила Олив. – Он словно бешеный пес. Надо гнать его с корабля.

Доктор Данн бросил на нее косой взгляд:

– Довольно, мисс Риверс.

– Нет, ну поглядите-ка! – осклабилась Олив, кивая на толпу. – Он знает, кто я такая. Выучил мою фамилию! С чего бы это вдруг?

Врач встал и повернулся к ней, уперев руки в бедра.

– Не стоит принимать мое внимательное отношение к вам за симпатию, заключенная. Мне платят за то, чтобы я знал, кто вы такие. И не дал умереть раньше времени. Хотя, сдается мне, платят недостаточно для столь неподъемной задачи.