Изгнанницы

– А несколько месяцев спустя, – продолжал рассказывать Эванджелине собеседник, – я получил письмо от приятеля, с которым вместе учился в Королевском колледже. И узнал, что британское правительство набирает квалифицированных врачей на суда для транспортировки в колонии каторжан; жалованье при этом обещали весьма щедрое. Особенно непростой задачей было найти медиков на корабли, перевозившие осужденных женского пола, поскольку, как писал мой однокашник, «если говорить начистоту, то ходят слухи, что это самые настоящие плавучие бордели»… Грубое преувеличение, как мне теперь известно, – поспешно добавил доктор Данн. – Или, по крайней мере… некоторое преувеличение.

– Но вы все равно нанялись на эту работу.

– Дома меня ничего не держало. Мне, так или иначе, пришлось бы где-нибудь начинать все сызнова.

– Не жалеете о своем решении?

Уголки его рта вздернулись в горькой усмешке:

– Жалею. Каждый божий день.

Доктор сказал, что это его третье плавание. И признался, что сильно скучал: он изредка коротал время с хамоватыми матросами, грубияном-капитаном или постоянно пьянствующим старпомом, которого вот уже несколько раз лечил после чрезмерных возлияний. Не было никого, с кем он мог бы поговорить по-настоящему.

– А чем бы вы занялись в жизни, если бы могли делать все, что угодно? – поинтересовалась Эванджелина.

Он повернулся к ней, опираясь одной рукой о заграждение.

– Чем бы я занялся? Открыл бы собственную практику. Не исключено, что на Земле Ван-Димена. Хобарт – маленький городишко. Там вполне можно начать все с чистого листа.

– Начать все с чистого листа, – повторила Эванджелина, чувствуя, как к горлу подступает комок. – Звучит неплохо.

– Напрасно ты не берешь плату за лечение, – поучала Олив Хейзел в один из тех редких дней, которые не проводила со своим матросом. – Не будь дурой, а то все твоими услугами на дармовщинку пользуются.

– И с чего прикажешь им платить? – спросила подруга.

– А это не твоя печаль. У каждой наверняка найдется что-нибудь на обмен.

Олив была права. В скором времени Хейзел оказались владелицей двух лоскутных одеял, небольшой коллекции серебра, приворованного из матросских сундуков, вяленой трески и овсяных лепешек, и даже пуховой подушки, набитой одной предприимчивой ссыльной, которая ощипывала гусей, подаваемых капитану и его помощникам.

– Вы только поглядите на это богатство, – восхитилась Эванджелина, когда Хейзел зажгла тонкую восковую свечку в маленьком латунном подсвечнике с ручкой – еще одно подношение от страждущих – и вытащила из-под своей койки мешок.

– Нужно чего-нибудь? Берите, девочки, не стесняйтесь.

Пока Олив перетряхивала содержимое мешка, Эванджелина с любопытством заглядывала ей через плечо. Два яйца, вилка с ложкой, пара чулок, белый носовой платок… Погодите-ка…

Она выхватила из мешка платок и провела большим пальцем по вышивке.

– Это ты от кого получила?

– Да разве упомнишь тут, – пожала плечами Хейзел. – А что?

– Вообще-то, это мой платок.

– Уверена?

– Конечно, уверена. Мне его подарили.

– Ну извиняй тогда. Вот же народ, все тащат. Ничего тут не спрячешь, а?

Эванджелина прижала платок к своему напернику, разгладила его и сложила маленьким квадратиком.

– Что в нем такого особенного? – Олив протянула руку к платку и, увидев, что подруга не возражает, поднесла его к свечке и пригляделась повнимательнее. – Это что, фамильный герб?

– Да.

– А платок, поди, того самого проходимца, от которого… – Олив ткнула рукой в сторону живота Эванджелины. – «С. Ф. У.»? Дай-ка угадаю: сэр Саймон Фрэнсис Уэнтворт, – провозгласила она с нарочитой заносчивостью.

– Почти угадала, – рассмеялась Эванджелина. – Сесил Фредерик Уитстон.

– Сесил? Еще лучше.

– Ему известно, что ты здесь? – спросила Хейзел.

– Не знаю.

– А он хотя бы знает, что ты носишь его ре-бенка?

Эванджелина пожала плечами. Она и сама много раз задавалась этим вопросом.

Хейзел поставила свечу на борт койки.

– Лини… а почему ты его хранишь? Может, расскажешь?

Эванджелина вспомнила выражение лица Сесила, с которым тот вручил ей кольцо: ему прямо не терпелось поскорее увидеть украшение на пальце девушки.

– Сесил подарил мне перстень с рубином, который раньше принадлежал его бабушке. Завернул в этот платок. Потом он уехал отдыхать, а перстень нашли в моей комнате и обвинили меня в том, что я его якобы украла. Ну а платок не заметили, вот я его и сохранила.

– А этот Сесил вернулся из своей поездки?

– Полагаю, что вернулся.

– Так почему он тогда не вступился за тебя? Ему вообще известно, что произошло?

– Ну… честно говоря, понятия не имею.

Олив скомкала платок в кулаке.

– Вот чего я в ум не возьму, так это зачем тебе сдалась какая-то дурацкая тряпка, после того как этот тип бросил тебя на произвол судьбы.

Эванджелина забрала у нее платок:

– Неправда, Сесил не…

Но ведь бросил же, разве нет?

Она потеребила пальцами ажурную кромку платка. А и в самом деле: зачем ей сдалась какая-то дурацкая тряпка?