Изгнанницы

Ходили слухи, что злобную собаку в губернаторский дом он привозил с целью впечатлить, а может, и припугнуть сэра Джона, ибо между этими двумя чиновниками давно уже существовало неугасающее соперничество.

Пока мужчины были заняты своим еженедельным часовым совещанием, пес обыкновенно рыскал по внутреннему двору. Как-то раз он напал на служанку из числа ссыльных, которая развешивала во дворе белье. Схватил ее за юбку и рывком повалил на землю, сломав бедняжке руку.

– Жаль, – сказал Монтегю, узнав о происшествии. – Но я предупреждал этих ссыльных девиц, чтобы держались подальше от Джипа.

На Флиндерсе Матинна частенько ложилась спать голодной. Раньше, еще проживая на Земле Ван-Димена, палава привыкли охотиться и искать себе пропитание на территориях, простиравшихся от побережья до нагорья, но этот остров был поменьше и большей частью бесплоден, а миссионеры своими продуктами делиться не спешили. Здесь же еды имелось вдоволь, хотя на вкус она была странной. Бараньи ребрышки и гороховое пюре, холодные тосты, стоявшие вертикально на серебряном блюде, мелкие зернышки риса, которые девочка поначалу приняла за личинки. Во время каждого приема пищи супруги Франклины пили горькие травы, заваренные кипятком, – ну и гадость! Спасал только сахар, с которым, как быстро выяснила Матинна, вообще все становилось вкуснее.

В один из воскресных дней девочку пригласили в столовую присоединиться к Франклинам за обедом, на котором присутствовал заезжий английский епископ с супругой и маленькой дочерью. Поглощая холодный пирог с фазаном и заливные телячьи мозги, епископ спросил у Матинны, что любят есть аборигены. Она рассказала ему об охоте на буревестников: о том, как птицу вытаскивают из норы, сворачивают ей шею и бросают в костер. Показала, как ощипывают большую часть перьев и выплевывают остальные, когда вгрызаются в кожу.

– Матинна! – ахнула Элеонора.

Сэр Джон хмыкнул.

– Знаете ли, а ведь она совершенно права. Почему одних птиц мы едим, а других нет? Немало исследователей погибло из-за ненужных сомнений относительно того, что можно отправлять в рот.

Все остальные присутствующие за столом молчали. На лице епископа читалось отвращение. Леди Франклин выглядела ошарашенной. Матинна рассердилась на себя. Она на короткий миг забыла, насколько странными были эти люди.

Горько пожалев, что вообще хоть что-то сказала, девочка быстро добавила:

– Это неправда. Я все придумала.

После секундного замешательства епископ рассмеялся.

– Что за удивительное создание! – воскликнул он, поворачиваясь к сэру Джону. – Я мог бы поверить во все, что она расскажет о своем народе, настолько сильно ее опыт отличается от нашего.

– Полагаю, девочкам самое время выйти из-за стола, – заметила леди Франклин. – Сара, ты не отведешь их подышать свежим воздухом?

Матинна вздохнула. Леди Франклин уже приглашала детей своих подруг для совместных игр, но эти встречи редко проходили гладко. Казалось, гостьи не знают, как вести себя с Матинной: как с равной или как со служанкой; по большей части они держались настороженно, с натянутой вежливостью, словно она была не человеком, а домашним питомцем, этакой экзотической зверушкой, от которой всякого можно ожидать – и прыгнуть на тебя запросто может, и цапнуть.

Когда они оказались в саду, Матинна проворно взобралась на голубой эвкалипт, карабкаясь по его исполинским ветвям, пока епископская дочка, Эмили, ежилась внизу от прохладного ветра. Глядя на нее вниз сквозь листья с неровными краями, Матинна крикнула:

– Забирайся ко мне!

– Мама не разрешает. Это опасно, – ответила Эмили, которая, изумленно разинув рот, смотрела на одетую в парадное платье Матинну.

Та слезла вниз.

– Чем тогда займемся?

– Не знаю.

– Хочешь посмотреть на моего ручного поссума?

– Пожалуй.

– Я сейчас, подожди.

– У мамы тоже есть такой, – сказала Эмили, когда Матинна принесла Валуку. – Правда, большой и мертвый. Она носит его на шее, как меховой воротник. У него до сих пор и малюсенькие черные глазки сохранились.

Матинна спрятала питомца обратно в карман юбки. Становилось ясно, что все то, что делало ее счастливой, здесь считалось неправильным, неподобающим и странным. Юной леди не полагалось бегать по округе босой и наполовину раздетой, громко кричать, забираться на верхушки деревьев или заводить ручного поссума. Она решила, что с этого дня будет держать Валуку подальше от чужих глаз и помалкивать об охоте на буревестников. Вообще не станет никому рассказывать о своем прошлом.

Той ночью в темноте собственной спальни девочка танцевала с Валукой на плечах, так же как она танцевала на белом песке Флиндерса, придерживая поссума одной рукой за спинку, чтобы не сорвался. Леди Франклин говорит, что Матинне будет проще, если она сумеет отпустить мысли о родном острове – забыть свой народ и привычный образ жизни. Может, и впрямь так ей будет легче жить в этом странном месте? Может, она наконец-то перестанет чувствовать себя столь мучительно одинокой?

Дом губернатора, Хобарт, 1840–1841 годы