Изгнанницы

Когда Элеоноре исполнилось восемнадцать, Франклины устроили праздник с катанием на лодках. По случаю сорокадевятилетия леди Джейн сэр Джон приготовил сюрприз: вручил жене издание «Оливера Твиста» с автографом автора и свозил ее в Мельбурн. В честь пятидесятипятилетнего юбилея губернатора его супруга организовала большой официальный прием. Экономку – ну просто неслыханная щедрость! – хозяева одарили в день рождения оплачиваемым выходным.

Поскольку дату рождения Матинны Франклины не знали, да и самой девочке она тоже не была известна, число в календаре выбрали наугад: 18 мая, ровно через три месяца после того, как она прибыла в Хобарт.

Несколькими днями ранее Матинна подслушала беседу Элеоноры с леди Франклин.

– Пусть миссис Уилсон хотя бы торт для нее испечет, – сказала девушка. – Матинне уже как-никак исполняется девять лет. Она достаточно взрослая, чтобы понять всю важность этого дня.

– Не говори глупостей! – отрезала мачеха. – Еще чего не хватало! Это все равно что отмечать день рождения домашнего питомца. Для ее народа такие вещи совершенно не важны.

Но для Матинны это все-таки оказалось важным. То, что ей сначала назначили дату праздника, а потом лишили его, казалось проявлением особого бездушия. В то утро она проснулась, как обычно, попрактиковалась во французском с Элеонорой (похоже, уже начисто позабывшей, что в этом дне было что-то примечательное), пообедала на кухне с миссис Уилсон и провела послеобеденные часы, бродя по имению с Валукой. Матинна все надеялась, что ей рано или поздно устроят сюрприз и подарят торт, однако время шло, а так ничего и не происходило. Только Сара, раскладывая в комнате выстиранное белье, невзначай сказала девочке, поднявшейся к себе после одинокого ужина:

– Я слышала, у тебя сегодня день рождения? В мой тоже ни от кого слова доброго не дождешься. Одна радость – освобождение стало годом ближе.

В отличие от леди Франклин сэр Джон, похоже, получал искреннее удовольствие от компании Матинны. Он научил ее игре в криббедж – которую она называла кенгуриной игрой из-за колышков, прыгавших вверх-вниз по специальной доске, – и частенько звал сразиться с ним ближе к вечеру. Приглашал присоединиться к нему и Элеоноре в саду после завтрака, чтобы прогуляться там в тени эвкалиптов и платанов, усеивающих поместье, совершить, как он выражался, утренний моцион. Во время этих прогулок он учил девочку распознавать цветы, которые они с супругой выписали из Англии: розово-белые чайные розы, желтые нарциссы, фиолетовую сирень с крошечными трубчатыми цветочками.

Однажды утром, когда Матинна пришла в сад, сэр Джон стоял возле какого-то ящика, накрытого простыней. Эффектным жестом фокусника он сдернул ткань, обнажив проволочную клетку, внутри которой сидела огромная птица с черным оперением и желтыми пятнышками на щеках и хвосте.

– Монтегю всучил мне этого окаянного какаду, а я ума не приложу, что с ним теперь делать, – покачал головой губернатор. – К нему никто не желает подходить. Он то и дело испускает ужасный звук, точно… пила надрывается.

Тут птица, как по сигналу, распахнула клюв и издала пронзительное «ки-ау», «ки-ау».

– Понимаешь, о чем я? – поморщился сэр Джон. – Я провел небольшое исследование и выяснил, что этот вид открыл британский натуралист по имени Джордж Шоу. Он назвал его Psittacus funereus, что в переводе с латинского означает «траурный какаду», поскольку – ну сама видишь – он выглядит так, словно оделся на похороны. Правда, некоторые орнитологи предпочитают другой термин – «желтохвостый черный какаду», ибо… Ладно, не буду понапрасну забивать тебе голову. Как бы то ни было, мне, похоже, от птицы не избавиться.

– Почему? Разве нельзя ее просто выпустить? – поинтересовалась Матинна.

– Мне бы очень хотелось, уж поверь. – Ее собеседник вздохнул. – Но, по-видимому, создания вроде этого, выращенные в неволе, теряют способность к выживанию в диких условиях. А я не могу себе позволить оскорбить Монтегю, пока он решает вопросы дисциплины среди заключенных. А ты, как-никак, смогла приручить этого зверя… – Он указал на топорщащийся карман Матинны, в котором угадывалось тельце Валуки. – Сказать по правде, твой народ естественным образом лучше чувствует дикую природу, чем мы, европейцы. Аборигены ближе к земле и тому подобное. Так что я передаю какаду на твое попечение.

– На мое попечение? – переспросила девочка. – И что я, по-вашему, должна с ним делать? – Она глянула через прутья клетки на угрюмого какаду, перескакивающего с лапы на лапу. Смотрела, как он поднял лапой зеленую шишку и начал шелушить ее клювом в поиске семян. Его хохолок, короткий и черный как смоль, придавал птице устрашающий вид, особенно когда она вновь заводила свое «ки-ау».

– Ну… не знаю. Мы подыщем служанку, которая будет кормить какаду и убирать его клетку. А ты можешь… ну просто разговаривать с ним, наверное.

– А разве вы сами не можете?

Сэр Джон покачал головой.

– Я пытался, Матинна, правда пытался. Но ничего не выходит: мы с ним говорим на разных языках.