Изгнанницы

– Даже ночью покоя нет… ну что тебе?

– Срочно поднимись наверх.

Олив перевернулась. Подрагивающее пламя свечи бросало на ее лицо зловещие тени. Она присмотрелась к Хейзел.

– Эй, ты никак ревешь? Да что стряслось?

– Несчастье… несчастье с Эванджелиной.

Олив не стала задавать вопросов. Выдернула себя из койки, завернулась на манер плаща в одеяло и последовала за Хейзел мимо рядов спящих женщин, вверх по слегка раскачивающемуся трапу и далее в отсек доктора.

При виде Данна, баюкавшего младенца, Олив остановилась как вкопанная.

– Это ребенок Эванджелины, – пояснила Хейзел.

– Я и не знала, что у нее уже срок подошел…

– Тебе было не до этого.

Олив обвела их взглядом.

– Ну а сама Лини где?

Слова не шли с языка.

– Нет ее больше, Олив, – сказала Хейзел.

– Как это нет?

Случившееся до сих пор казалось девушке настолько немыслимым, что она сама едва в него верила.

– Бак столкнул ее за борт.

Олив посмотрела на Данна, словно умоляя его опровергнуть сказанное.

– Боюсь, это правда, – вздохнул доктор.

– Не может быть. – Олив прижала руку ко лбу.

– Она ушла под воду и больше уже не показывалась. – Врач тяжело сглотнул. – Я хотел прыгнуть за ней, но…

В глазах Олив блеснули слезы.

– Не нужно ничего объяснять.

Они помолчали недолго, пытаясь осознать произошедшее, но все выглядело столь чудовищным, что просто не укладывалось в голове. Вот только что Эванджелина была здесь – и вот ее уже нет. Жизнь ссыльной стоила так мало, что команда даже не предприняла попытку ее спасти.

Олив шмыгнула носом. Смахнула слезу тыльной стороной кисти.

– Чтоб им всем пусто было!

Младенец на руках доктора коротко всхлипнул.

Данн бросил взгляд на Хейзел, потом снова на Олив.

– Ребенок проголодался. Ему, вернее, ей нужна кормилица.

Олив прищурилась.

– Я тут подумал… вернее, мы с Хейзел подумали…

– Выходит, у Лини родилась девочка? – уточнила Олив.

– Да.

– И вы хотите, чтобы я ее кормила?

– Да.

Жестко взглянув на Данна, она заявила:

– Значится, мое дитятко вы спасти не смогли, а теперь хотите, чтобы я спасла ребенка Эванджелины? Интересное дело!

Доктор сжал губы. Да и что тут скажешь?

– Все это ужасно, Олив, – произнесла Хейзел. – Но ты ведь поможешь, да?

Ее подруга медленно покачала головой:

– Я вряд ли смогу.

– Но…

– Не надо меня о таком просить. Дети могут выжить и без материнского молока, разве нет?

– Некоторые могут, – ответил Данн. – Но далеко не все. Многие умирают.

Хейзел знала, что Олив искренне любила Эванджелину. И все же, подобно матери Хейзел, она думала в первую очередь о себе самой.

– Знаю, это будет нелегко. Но… у тебя появятся дополнительные привилегии. – Хейзел взглянула на Данна.

Он кивнул.

– Пайки получше.

– Мой морячок мне их и так приносит.

– Тебе не придется больше драить палубу.

Олив хохотнула.

– Я и без того филоню будь здоров. – Она прокашлялась. – Слушайте. Я бы помогла. Честно. Но Грюнвальд хочет, чтобы я к нему вернулась. И он мне за младенчика в постели спасибо не скажет.

– Тебе вовсе не нужно забирать ребенка к себе, – возразила Хейзел. – Просто подкармливай девочку время от времени.

– А где она будет спать?

Хороший вопрос. Малышку ведь придется кормить по ночам. Если Хейзел возьмет ее к себе на орлоп-дек, они будут сидеть там взаперти до самого утра.

Данн поджал губы. Потом сказал:

– Мисс Фергюсон может остаться с девочкой в каюте на этом уровне, а на кормление носить ее в каюту мистера Грюнвальда.

Воцарилось молчание.

– Олив, если ты не поможешь, то дочка Эванджелины, скорее всего, умрет, как и она сама, – не выдержала наконец Хейзел. – Еще одна бессмысленная смерть. А так ты дашь ей возможность побороться за жизнь.

– Я даже не знаю, есть ли у меня еще молоко.

Данн протянул ей маленький сверток.

Тяжело вздохнув, Олив села на кровать. Немного погодя раскрыла ворот сорочки. Хейзел жестом велела ей наклониться вперед и попыталась приложить младенца к груди. Девочка ерзала и выгибалась.

– Ничего не выйдет, – вздохнула Олив.

– Ш-ш-ш, – отозвалась Хейзел. – Не спеши.

Она протянула руку, подхватила капельку молока на палец и провела им по губкам ребенка. Распробовав, малышка начала тыкаться в воздух, вытягивая шейку, и Хейзел бережно направила ее ротик к груди Олив.

– Знаю, поначалу ощущения будут непривычными. Но, когда она освоится, привыкнешь и ты.

Олив опустила взгляд на сосущего ее грудь младенца. И произнесла:

– Бедняжка Лини. Не создана она была для такой жизни, ой, не создана.

Хейзел удивилась тому, что чувствует себя настолько опустошенной. Она сроду не была плаксой, а теперь вот ревет и ревет в свой передник, поспешно вытирая слезы, чтобы никто не заметил, и никак не может остановиться. Хейзел внушала себе, что не надо принимать все так близко к сердцу. В конце концов, она знала Эванджелину всего лишь несколько месяцев. Кто она ей? Да по большому счету – никто. Ну и с какой стати так убиваться по чужому человеку? В этой жизни каждый за себя. Главное, что у нее самой все хорошо.

И все же из глубины души слышался шепот: «Да брось, ничего у тебя не хорошо!» Эванджелина была единственным в ее жизни безоглядно добрым человеком. Хейзел чувствовала, что буквально раздавлена горем.