Изгнанницы

Хейзел глянула на доктора, вздернув брови, а он одарил ее улыбкой, которая исчезла так быстро, что никто, кроме девушки, ничего не заметил.

Спустя двенадцать часов, стоя на главной палубе вместе с другими заключенными, Хейзел смотрела на желтую, точно яичный желток, луну на чугунном небе. В ее свете она могла разглядеть скопление весельных лодок, ждущих своей очереди, чтобы переправить ссыльных на берег. Воздух был влажен и прохладен. Как только члены команды начали сажать женщин в лодки, те дружно ринулись вперед.

– Эй вы, полегче, а то вообще никогда с этого корабля не сойдете! – выкрикнул британский солдат. – И куда только торопитесь, не пойму! Все одно вас там тюрьма ждет!

Начал покрапывать мелкий дождик. Через какое-то время Олив встала рядом с Хейзел и, не говоря ни слова, протянула руки к ребенку. Она научилась предугадывать, когда Руби проголодается, и частенько появлялась под дверью каюты Хейзел аккурат перед тем, как малышка просыпалась. Сейчас Олив держала Руби в одной руке, а другой споро расстегивала на себе блузку.

– Не могу перестать думать о бедняжке Лини, о том, как та свалилась за борт, – проговорила она, глядя вниз на сосущую ее грудь малышку. – Смотрю на это личико – и вспоминаю ее. Ну прямо сердце разрывается.

Через несколько минут к ним подошел Данн. Он принес подаренный квакершами сверток, иголку с ниткой и Библию, которую Хейзел оставила в медицинском отсеке.

– Я не знал, может, вам это нужно?

Девушка пожала плечами.

– По правде сказать, от Библии мне никакого проку.

– Тогда, может статься, вы найдете какое-нибудь применение вот этому. – Он протянул ей томик «Бури».

Хейзел посмотрела на него с удивлением.

– Но тогда у вас самого будет неполный комплект Шекспира, доктор Данн.

– Может, я когда-нибудь потом заберу у вас эту книгу.

– Вы знаете, где меня найти, – ответила она.

Небо посветлело, окрашивая все вокруг в сероватые оттенки. Дождь лил, не переставая. Хейзел, сидевшая в весельной лодке, скользнув взглядом по воде, оглянулась на корабль. На таком расстоянии он показался ей маленьким и самым обычным – уже не той жуткой громадиной, нависавшей над ней, когда она впервые смотрела на него с ялика в Лондоне. Девушка призадумалась о том, как далеко ее забросила жизнь, и вдруг увидела жилистого мужчину в кандалах, которого вели по трапу вниз, к лодкам. «Бак, – поняла она. – Тоже сходит на берег».

Хейзел толкнула сидевшую рядом Олив:

– Только глянь, кто здесь.

– Надо было прикончить мерзавца, когда подвернулась такая возможность, – приглушенно отозвалась подруга.

Хобарт, 1840 год

Хейзел выбралась из лодки, ступив дрожащими ногами на причал. Она не отдавала себе отчета в том, насколько привыкла к ритму волн, пока ноги не отказались держать ее на твердой земле. Опасаясь потерять равновесие и выронить Руби, девушка опустилась на колени. Другие заключенные вокруг нее делали то же самое.

К тому времени, как женщины и дети – общим числом сто девяносто два человека – были переправлены и сопровождены по шатким мосткам к пристани, уже наступило позднее утро. Хейзел смотрела на кружащих над головой чаек, на стелющийся по морю туман. Слушала низкий, мерный рев прибоя. От воды поднимался прохладный ветерок, скручивая и задувая между ног юбку. Она подоткнула одеяльце вокруг Руби и поплотнее запахнула шаль на плечах.

Пока они шли по скользкой брусчатке пристани, Хейзел поняла, что слышит странное гиканье. Навстречу им двигалась толпа мужчин весьма грубого вида. Подойдя ближе, они плотоядно разглядывали женщин, хватали их за юбки, размахивали перед их лицами шляпами и обзывали такими словами, которых Хейзел никогда прежде не приходилось слышать, даже на улицах Глазго.

– Глянь, какая поимелка охотная!..

– Во безотказки грошовые… вонючие моряцкие дрючки…

– Дырки тупоглазые… щелки грязные…

– Аж на слюни исходят, скоты, – пробурчала Олив за спиной Хейзел. – Не могут пережить, что в тюрьму топаем, а не койки им греть.

Женщины зашаркали вперед, опустив глаза, стараясь не ступать в грязные лужицы на грунтовой дороге и расталкивая мужчин локтями. Сзади них стояли, наблюдая за происходящим, солдаты в алой униформе с мушкетами на плечах.

– А ну пошевеливайтесь! Прибавить шагу! – крикнули они.

Солдаты грубо толкали женщин, если те выбивались из общего строя, и рывком поднимали их на ноги, стоило только кому-то споткнуться и упасть. При этом мужские руки несколько дольше, чем следовало бы, задерживались на женских талиях и задах.

«Маккуори-стрит» – гласила вывеска впереди. Они с трудом поднимались в гору мимо коричневых правительственных зданий и кирпичной церкви с черным куполом и огромными часами. Женщины охали и стонали, дети канючили: «Долго еще? Куда мы идем?» Руби, проголодавшись, тоже недовольно завозилась; Хейзел попыталась укачать ее в перевязи. У нее самой в животе урчало. В темноте раннего утра, перед тем как покинуть корабль, они получили только сухари. Избалованная нормальной едой, которой питалась в последнее время, девушка отвернула от них нос. И сейчас очень об этом жалела.