Изгнанницы

Тюрьма возводилась в расчете на двести пятьдесят женщин, но сейчас в ней содержалось более четырехсот пятидесяти. Сотрудников было всего восемь, а потому арестанткам много чего сходило с рук, но если уж их ловили, то наказывали нещадно. Заключенные тайком выносили ром и вино, которые служили тут своего рода валютой. Закапывали табак с трубками, чай с печеньем рядом с корытами для стирки и за кирпичами, сложенными во дворе. Женщин послабее – хрупкого телосложения, больных, потерявших ребенка, находившихся в подавленном состоянии или повредившихся умом – притесняли те, кто были посильнее: крали их пайки, да и вообще все, на что могли наложить руки. На корабле, как бы малоприятно там ни было, ссыльных наказывали хотя бы только за учинение драк и беспорядков. Здесь же тебя могли отправить во двор к рецидивисткам за малейший проступок: за то, что подобрала брошенную за забор корку хлеба, за то, что пела или обменивалась с товаркой вещами, за то, что имела при себе ром.

Кое-кто сумел сбежать – по крайней мере, такие ходили слухи. Рассказывали, что якобы две арестантки прорыли заточенными ложками подземный ход из карцера. Еще одна вроде бы разорвала свое одеяло на тонкие полосы и, сплетя из них веревку, ухитрилась вскарабкаться на каменную стену. Но мало кто из женщин был готов идти на подобный риск. Большинство хотели тихо-спокойно отсидеть свой срок в надежде выйти на свободу до того, как они станут слишком старыми или больными, чтобы успеть ею насладиться.

На воскресной перекличке начальник объявил, что фабрику планируется расширить, достроив второй двор для закоренелых преступниц: два стоящих друг напротив друга двухуровневых тюремных корпуса вместят более сотни новых камер. Пару дней спустя прибыла рабочая бригада, состоявшая из сидельцев-мужчин, набранных по тюрьмам, которые были разбросаны по всему острову. Теперь благодаря тому, что мужчины постоянно бывали на фабрике, женщины получили доступ к джину, рому, чаю и сахару: натуральный обмен процветал вовсю.

Олив сошлась с группой безбашенных заключенных, которые называли себя «бунтарки». Эти женщины тайком проносили грог, табак, чай и сахар в ведрах с углем или привязывали их к метлам, которые перебрасывали через стену. Они демонстративно расхаживали в нелегально раздобытых шелковых шарфах и панталонах, прилюдно сквернословили и напивались до бесчувствия. Игнорируя приказы начальника тюрьмы, звучными, едва ли не мужскими голосами распевали похабные песни и окликали друг друга через весь двор. Они высмеивали капеллана, глумясь над ним и делая непристойные жесты, когда тот проходил мимо:

– Эй, святоша Вилли, не хочешь попробовать?

Хотя порой им сходили с рук серьезные проступки, многие из них все равно постоянно попадали во двор к закоренелым, однако не печалились, считая это невысокой ценой за свое разгульное поведение.

Олив и Лиза, проворовавшаяся счетоводша, с которой они познакомились еще на корабле, стали неразлучны. Они придавали друг другу смелости. Олив переделала свою униформу: кое в каких местах ее приталила, подвязала, подрубила, чтобы приоткрыть грудь и ноги. Лиза подкрашивала губы ягодным соком и подводила глаза углем. Стоило стражникам отвернуться, как женщины прямо во дворе утыкались носами друг дружке в шею и щипали одна другую пониже спины. Подкупив не отличавшегося моральной стойкостью стражника, они даже ухитрились спать вместе в одной кровати.

Как-то днем, когда около дюжины «бунтарок» громко пели и танцевали в первом дворе, туда прибежала раскрасневшаяся надзирательница, чтобы разобраться, из-за чего весь шум.

– Кто зачинщица? – требовательно вопросила она.

Обыкновенно «бунтарки» при появлении надзирательницы замолкали, но на сей раз женщины повели себя иначе. Они присели на корточки и под улюлюканье и топот принялись выкрикивать:

– Мы все, как одна! Мы все, как одна! Мы все, как одна!

– Лучше одумайтесь и скажите мне правду! – увещевала их миссис Хатчинсон. – Каждая из вас рискует получить суровое наказание!

Женщины продолжали надрывать глотки, хлопать и прищелкивать языками.

Воспользовавшись творящейся неразберихой, Олив сумела незаметно улизнуть. Но девять заключенных были приговорены к полугоду во дворе для закоренелых преступниц и потом еще к месяцу в карцере, а двум главным подстрекательницам изрядно увеличили срок приговора.

Хейзел наблюдала за происходящим со стороны. Ее не интересовало, как бы провернуть что-то и избежать наказания. Единственной целью девушки было поскорее заслужить досрочное освобождение за хорошее поведение, как это удавалось некоторым ссыльным, и устроить для себя и Руби новую жизнь – на свободе и в безопасности.