Изгнанницы

Закончив с утренними делами, Хейзел переходила к выполнению других обязанностей, в зависимости от дня недели. По понедельникам она драила кухню, прибиралась в кладовке, наводила порядок в ящиках и, ползая на четвереньках, оттирала каменный пол, изо всех сил стараясь не попадаться кухарке под ноги. Вторники и среды были днями стирки. Она стягивала белье с кроватей, собирала в комнатах грязную одежду, а потом окунала все это в большие медные чаны. Три горничные из числа заключенных пропускали белье через специальный каток, прежде чем разложить его сушиться на лужайке или повесить на веревку. При этом девушки неизбежно промокали насквозь. Перед тем как развешивать белье на морозном воздухе, им приходилось переодеваться в сухую униформу.

Белые сорочки сэра Джона, задубев на веревке, выглядели как армия призраков.

Спальни приводились в порядок по четвергам, столовые и гостиные – по пятницам. Раз в неделю, пятничным утром, три горничные наполняли ванны Франклинов теплой водой, натасканной помощниками конюхов, и добавляли туда масло с ароматом лаванды.

Впервые в жизни у Хейзел была постоянная работа. В доме царил порядок, было тепло и благоухало сиренью. Ей нравились звуки двора: цоканье лошадиных копыт по подъездной аллее, кукареканье петухов и хрюканье свиней. Нравились запахи кухни: пироги с фруктами, остывающие на кухонном столе; молодой барашек, медленно поджаривающийся на вертеле. Она бы могла считать, что ей крупно повезло, если бы не вечная тоска по Руби, которая прозябала в приюте, жила пленницей за его стенами.

Во второй половине дня Хейзел разрешалось устроить себе перерыв и приблизительно с четверть часа посидеть на кухне, обхватив руками чашку чая, подслащенного джемом. Девушка начала собирать обрывки старой одежды и простыней, слишком изношенных, чтобы Франклины продолжали ими пользоваться. В минуты затишья она доставала лоскутки, которые разрезала на маленькие кусочки одинакового размера, и шила одеяльце для Руби.

Как-то в пятницу утром Хейзел как раз чистила решетку в Зеленой гостиной, когда в комнату вошла леди Франклин в сопровождении миссис Крейн. Горничная поспешно собрала свои щетки и поднялась, чтобы уйти, но хозяйка махнула рукой:

– Я бы предпочла, чтобы ты закончила работу и не оставляла золу в очаге.

Обе женщины сели за маленький круглый столик и принялись обсуждать планы на день. Со своей тачкой к дому подъедет лудильщик: экономке нужно будет собрать утварь, требующую починки. Выставочные витрины в комнатах леди Франклин требовалось протереть от пыли: не могла бы миссис Крейн поручить эту работу одной из горничных? Ах да – ей также следовало уведомить кухарку о том, что сэр Джон пригласил еще одного гостя на ужин этим вечером.

– Ему потребуется карточка с именем. А зовут его… дайте-ка я взгляну… – Леди Франклин всмотрелась через увеличительное стекло в бумагу, которую держала в руке. – Ага, Калеб Данн. Доктор Калеб Данн.

Хейзел, вздрогнув, выронила из рук щетку. Миссис Крейн бросила на девушку беглый взгляд.

– Сэр Джон свел с ним знакомство несколько дней назад за ланчем, – продолжала рассказывать хозяйка. – Доктор недавно переехал в Хобарт и открыл здесь частную практику. Судя по всему, холост. К сожалению, на ум мне не приходит какая-нибудь молодая леди, которая могла бы составить ему партию.

– А как насчет мисс Элеоноры? – поинтересовалась миссис Крейн.

– Да что ты, – со смешком проговорила леди Франклин. – Доктор Данн интеллектуал. Учился в Королевском хирургическом колледже. Посади его рядом со мной.

Когда позднее в тот же день Хейзел столкнулась во дворе с миссис Крейн, она предложила задержаться и помочь с ужином. Экономка покачала головой.

– На вечерних мероприятиях работают только свободные поселенцы. Леди Франклин не хочет, чтобы после наступления темноты в доме оставалась прислуга из числа заключенных.

На следующее утро Хейзел ненароком поинтересовалась, как прошел ужин, но ей удалось выяснить только то, что мясо было пережарено (по словам кухарки), а гости допили остатки шерри (по словам миссис Крейн). Ни одна из них даже и вскользь не упомянула про доктора Данна.

По воскресеньям, стоя вместе с другими матерями перед деревянными воротами тюрьмы в ожидании похода в приют, Хейзел поражалась их (и своей) непоколебимой выдержке. Они молча тащились четыре мили по холоду, торчали под дверью не меньше часа, а потом два часа отчаянно пытались как-то загладить перед детьми свое долгое недельное отсутствие.

«Нам надо бы рвать на себе одежду, – думала она. – Заходиться воем на улицах».

Надзиратель в приюте не спускал с матерей глаз, опасаясь, что те могут выкрасть детей и попытаться сбежать. И, надо признать, его подозрения имели под собой все основания. Хейзел каждой клеточкой своего существа мечтала схватить Руби и удариться в бега. Она думала об этом часами, днями напролет. Было так волнительно представлять себе, как она делает это. Воображать себе, что она делает хоть что-то.