Внимание Руби переключилось обратно на кубики. Хейзел опустилась на колени и подобралась к дочери поближе. Протянула Руби кубик, и девочка осторожно поставила его на самых верх своей башенки.
Хейзел хотела обнять ее, но побоялась, что может ненароком напугать ребенка. Поэтому она просто сказала:
– Ах ты умничка, девочка моя дорогая.
– Умничка… мама, – отозвалась Руби.
– Да, и мама у тебя тоже умничка, – смеясь сквозь слезы, проговорила девушка.
Данн стоял в стороне, пока Хейзел внимательно осматривала его приемную, проводила пальцами по инструментам, снимала крышечки с флаконов настоек и коробочек с порошками, подносила их к носу, пробовала на язык. Доктор рассказал ей, что после гибели Эванджелины понял: все, хватит с него уже этих кораблей со ссыльными. Правда, ему пришлось совершить еще три плавания, чтобы накопить на собственную практику. Без малого год назад он оставил должность судового врача на «Медее», осел в Хобарте, купил на Кэмпбелл-стрит этот дом с тремя спальнями, сараем, где стояла цистерна для воды, и длинным узким садиком на заднем дворе.
Олив выполнила просьбу подруги. Несколько недель тому назад под дверь Данну подсунули анонимное письмо, в котором говорилось, что Бак уличил Хейзел в обмане и угрожает забрать Руби. Там также упоминалось, что Мэйв, повитуха, не так давно получила условно-досрочное освобождение, и если Данн возьмет Руби к себе, то при желании может нанять ее, чтобы заботиться о девочке до тех пор, пока Хейзел не выпустят со двора для рецидивисток.
Данн договорился о встрече со смотрителем в Королевской школе-приюте, представившись доктором Фрумом и сказав, что он якобы является родным отцом Руби. Судя по всему, смотритель испытал облегчение, передавая девочку на его попечение: пояснил, что она серьезно больна и ей требуется медицинский уход, который приют предоставить не в состоянии. Лишняя смерть в отчете ему была ни к чему. Данн с первого взгляда понял, что у ребенка тиф. Он забрал малышку к себе домой и поселил в солнечной комнате с окнами в сад, где устроил детскую, а потом нанял Мэйв, которая жила в пансионе на Маккуори-стрит. Совместными усилиями они выходили Руби. В скором времени Мэйв уже вовсю помогала доктору в работе: раскладывала хирургические принадлежности, готовила перевязочные материалы, разрезая полотно на узкие полоски, встречалась с больными. Писать пожилая женщина не умела, но могла в мельчайших подробностях запомнить все жалобы пациента.
– Поверить не могу, как выросла Руби. Время-то совсем незаметно пролетело! – сказал Хейзел доктор Данн.
– Для кого как, – ответила она.
Следующим утром Хейзел стояла у входа в «Каскады» вместе с другими ссыльными, работавшими в городе по найму. Когда приехал Данн, она молча забралась к нему в коляску.
Руби уже ждала их на крыльце.
– Ты приехала! – обрадовалась девочка.
Хейзел хотелось от полноты чувств закричать на всю улицу и сгрести дочь в охапку. Но она сдержалась.
– Конечно, приехала, – беспечно отозвалась она, выбираясь из коляски. – Я же обещала, что вернусь, вот и вернулась.
Весь день напролет они вдвоем играли в прятки, мастерили в саду из веток и листьев домики для фей, читали сказки и пили на кухне сладкий чай.
Хейзел едва могла поверить в свою удачу. Она сможет проводить с девочкой целые дни. Сможет быть ей матерью.
На полу в комнате Руби стоял большой кукольный домик. Данн сказал, что увидел его в витрине магазина и не смог устоять. Домик был в три этажа, с большим количеством комнат и помещениями для слуг наверху.
– Давай поиграем, – предложила малышка. – Я буду хозяйкой, а ты горничной.
– Мэм, позвольте мне, пожалуйста, спуститься вниз, – попросила Хейзел высоким голосом, зажимая между большим и указательным пальцами куклу на чердаке. – Здесь наверху так темно.
– Нет, – отрезала Руби, изображая хозяйку дома. – Тебя следует наказать.
– В чем же я провинилась?
– Слишком много болтала за ужином. И бегала по коридору.
– И долго мне еще здесь оставаться?
– Два дня. А если и дальше будешь такой непослушной, тебя накажут розгами.
– Ох. – Значит, розгами? У Хейзел замерло сердце. – Но я совсем одна. Кого же я могу ослушаться?
– Ты можешь пролить овсянку. Или намочить постель.
– Каждый может пролить овсянку. Или намочить постель.
– Не каждый. Так поступают только очень плохие девочки.
Хейзел посмотрела на нее долгим взглядом.
– Не только очень плохие девочки, Руби. И с хорошими тоже иногда такое случается.
– Ну ладно, – пожала плечами малышка. – Тогда спускайся. Тебе все равно уже пора подавать мне чай.
С приходом тепла Хейзел и Руби посадили перед домом цветы и посеяли лекарственные травы на маленьком клочке земли между домом и амбаром. Когда травы подросли, они собрали их и развесили на просушку в сарае из песчаника. Теперь палисадник полыхал буйством красок. Возле амбара росла золотая акация, декоративные решетки оплетали белые розы, а у крыльца возвышался густой куст с бледно-розовыми цветами-колокольчиками.