Изгнанницы

Почувствовав, что заливается румянцем, отступила на шаг. Заметил он или нет? Трудно сказать.

Зайдя в комнату Руби, Хейзел взяла оловянный жетон Эванджелины на красном шнурке и завернула его в белый носовой платок: выцветшие инициалы, семейный герб. Потом выдвинула верхний ящик комода, спрятала маленький сверток под стопкой одежды и задвинула ящик обратно.

Однажды она обязательно расскажет Руби всю правду. Но, разумеется, не сейчас, а когда-нибудь потом.

Хобарт, 1843 год

Было странно ощущать себя настолько свободной. Она могла чувствовать ветерок на лице, устроившись с дочкой на скамье у причала и наблюдая за подплывающими кораблями. Сидеть в тени тиса и любоваться на необъятную ширь неба. Чистить пальцами апельсин – или два, или три – и класть кисло-сладкие дольки в рот. Смотреть, как поднимается тесто в чугунной форме. Ложиться спать, когда хочешь, вставать попозже, если неважно себя чувствуешь, смеяться во весь голос, безудержно, убирать свои вещи в ящик комода, не опасаясь, что их украдут.

Было странно снова ощущать себя человеком в этом мире.

Хейзел пошила себе немного блузок и несколько пар брюк с настолько широкими штанинами, что, если не присматриваться, их легко можно было принять за юбки. Ее мать сама только такие и носила: говорила, в родильной в них удобнее.

– Заработаешь себе славу чудачки, которая ходит в брюках, – поддразнила ее Мэйв.

– А может, положу начало новой моде. – Девушка широко улыбнулась в ответ.

Одним теплым днем Хейзел, захватив с собой Руби, отправилась за покупками на открытый рынок на набережной, где увидела, как группа ссыльных женщин, только-только спустившихся с корабля, плетется по направлению к Маккуори-стрит. Потянув девочку за руку, она отвернулась, не в силах вынести этого зрелища.

Спустя несколько дней Хейзел и Руби снова оказались на рынке. Они пришли за фруктами и овощами и как раз обсуждали, что лучше купить – черешню или сливы, когда Хейзел заметила впереди какое-то волнение и услышала шум, похожий на шелест ветра в деревьях. Несколько человек перешли на другую сторону улицы, качая головами и бросая назад торопливые взгляды.

– И что она, интересно, делает здесь, в приличном обществе? – спросила проходившая мимо женщина у своей спутницы. – Я-то думала, они отправили дикарку обратно к своим, где ей самое место.

Взяв Руби за руку, Хейзел начала пробираться через толпу.

Это была Матинна. Стояла посреди группы зевак, вздернув подбородок и полуоткрыв рот. Она подросла и похудела. Резко выступающие скулы. Растрескавшиеся губы. Спутанные волосы. Подол платья заляпан грязью. Девочка безразлично смотрела вокруг, рассеянно потирая ожерелья из крохотных зеленых раковин, обвивавшие шею.

– Стыд и срам! – выплюнул какой-то преисполненный презрения мужчина. – Это надо же так набраться: девчонка пьяная!

Услышав это, Хейзел поняла, что он прав.

– Матинна, – позвала она.

Девочка с хмурым видом повернулась. А потом, узнав ее, расплылась в улыбке.

– Хейзел, – проговорила она медленно, словно бы с ленцой. – Это ты? – Покачнулась и, похлопав по ожерельям, добавила: – Смотри, они все еще у меня.

– Я рада.

Притихшие зеваки внимательно слушали их беседу.

Упершись взглядом в Руби, Матинна поинтересовалась:

– Это и есть твоя дочка?

– Да. Ее зовут Руби.

– Ру-би, – нараспев повторила туземка. И широко улыбнулась. – Ну, здравствуй, Ру-би.

– Это Матинна, – пояснила дочери Хейзел. – Что надо сказать?

– Здравствуйте, – прошептала Руби, застенчиво прячась за маму.

Матинна качнула головой на Хейзел:

– Тебя что, уже выпустили из «Каскадов»?

В толпе послышался ропот. Хейзел почувствовала, как у нее порозовели щеки. Хотя бывшие заключенные здесь были повсюду, упоминать это обстоятельство прилюдно считалось дурным тоном. Взяв Руби за руку, она указала на маленький зеленый парк на противоположной стороне улицы.

– Может, прогуляемся? Пройдемся туда?

– Давай. – Матинна сначала вытянула перед собой руки, а потом развела их в стороны, широко расставив пальцы. – Разойдись! – громко сказала она.

Когда толпа расступилась, она повела Хейзел через улицу. Смотря строго перед собой, шествуя нарочито неспешной походкой, девочка делала вид, что не замечает ни направленных на себя пальцев, ни любопытных взглядов и сдавленных шепотков.

Когда они дошли до парка, Хейзел призналась:

– Я приходила в приют, пыталась с тобой увидеться. Но мне не разрешили.

– Знаю.

– Тебе сказали?

– Никто мне ничего не говорил. Меня держали взаперти. Но ты обещала, что придешь, и я тебе поверила.

Хейзел почувствовала, как к горлу подступил болезненный комок.

– Сколько ты там пробыла?

Матинна медленно покачала головой, словно силясь вспомнить.

– Не знаю. Не понимала даже, сколько времени прошло. – Подняла руку и притронулась к голове. – Меня там били. Побрили мне голову. Окунали в ледяную воду. А почему – не знаю. Говорили, будто я слишком дерзкая, может, я и правда была такой.

– Ох, Матинна. Ты ведь была совсем ребенком.

– Да, – голос девочки задрожал. Она опустила глаза.

«Ты и сейчас еще ребенок», – подумала Хейзел.