Изгнанницы

Толпа на другой стороне улицы почти разошлась, хотя кое-кто так и продолжал на них глазеть. Хейзел жестом показала на скамью под эвкалиптом, на которой можно было устроиться спиной к зевакам:

– Присядем?

Матинна кивнула.

Устроившись на скамье, Хейзел притянула Руби себе на колени. Матинна опустилась рядом. Сквозь длинные листья и походившие на одуванчики цветы нависающего над ними дерева пробивались солнечные лучи, оседая на лицах собеседниц пятнами света.

– А когда ты покинула приют? – спросила Хейзел.

Матинна пожала плечами.

– Я знаю только то, что в один прекрасный день они выдернули меня оттуда, посадили на лодку и отвезли обратно на Флиндерс. Но там все стало по-другому. Мой отчим умер. Сказали, что от инфлюэнцы. – Девочка снова покачала головой, и по щеке у нее скатилась слеза. – Многие из тех, кого я знала, умерли. Остальные чахли на глазах. Да и родной язык я уже подзабыла. Словом, все потеряла. Слишком уж… изменилась. Вот меня и отправили обратно.

– В приют?

– Да, ненадолго. А потом в одно мерзкое местечко под названием Ойстер-Коув. Старый острог для каторжников. Там тоже все болели и умирали.

Хейзел заглянула в блестевшие от слез глаза девочки. Она и сама с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.

– И как же ты оказалась здесь?

– Сбежала. Нашла работу у одной портнихи, которая держит кабак за городом. Снимаю у нее комнату.

– И что за работа?

– Шью. Разливаю ром. Пью ром, – посмеиваясь, сказала Матинна. – Иду спать, встаю – и все по новой. Ночи длинные, но я обычно весь день сплю. Хотя бы для того, чтобы избежать вот этого… – Она махнула рукой через дорогу.

– Люди грубы и жестоки.

– Я уже привыкла.

Руби показала на ожерелья Матинны:

– Какие красивые.

Матинна пробежала пальцами по ракушкам. Похоже, она была рада поговорить о чем-то другом.

– Знаешь, Руби, это моя мама сплела, – поделилась она с малышкой. – А твоя мама, – она повела подбородком в сторону Хейзел, – стащила их у одной леди, которая отняла их у меня.

Хейзел поморщилась.

– На самом деле я ничего не украла, а просто забрала обратно, – пояснила она дочери. – Они никогда и не принадлежали… той женщине.

Матинна наклонилась к Руби:

– Хочешь, подарю тебе одно?

Малышка просияла от радости и потянулась к ожерельям.

– О, нет. Не стоит. – Хейзел накрыла своими руками цепкие пальчики Руби и посмотрела на Матинну поверх головы дочери. – Я знаю, как эти украшения дороги тебе, Матинна.

– Но мне вовсе ни к чему они все. Красотой следует делиться. Просто до сих пор мне было не с кем. – Девочка легонько потрясла ожерельями. – Беда в том, что они спутались. Поможешь?

– Я хочу одно такое, – сказала Руби.

Матинна сняла связку ожерелий через голову и передала Хейзел.

– За все те годы, что я прожила у Франклинов, ты была единственным человеком, который отнесся ко мне с добротой и участием.

У Хейзел сжалось сердце. Ведь она не делала ничего особенного. Жутко осознавать, что ее пустяковые знаки внимания были единственными проявлениями душевной теплоты, которые Матинна видела в своей жизни. Она вспомнила, как девочка потерянно бродила по имению после того, как Франклины уехали отдыхать без нее.

Опустив взгляд на ожерелья, которые держала в руках, Хейзел вздохнула.

– Что ж… Узлы я научилась распутывать мастерски. – Пробежав пальцами по ракушкам, она потеребила места, где они особенно туго переплелись, и ожерелья распались на три отдельные длинные нити. Хейзел навесила их на растопыренные пальцы – большой и указательный – и выставила руку перед собой.

Матинна взяла два ожерелья и надела их себе на шею. Затем накинула третье на шейку Руби и, держа в ладони, показала ей переливающиеся зеленые ракушки.

– Мама делала его на моих глазах. Она использовала зуб валлаби, чтобы проколоть эти крошечные дырочки, а потом натерла раковины жиром буревестника, чтобы они засияли. Видишь?

Руби осторожно прикоснулась к ожерелью кончиком пальца.

– Просто представь, что ты нить, – сказала ей Матинна. – А люди, которых ты любишь, – эти ракушки. И тогда они останутся с тобой навсегда. – Когда она наклонилась ниже, Хейзел уловила в ее дыхании слабый запах спиртного. – Хорошо знать, что тебя любят. Ты ведь знаешь, что мама тебя любит, а, Руби?

Малышка кивнула, и по личику ее расползлась улыбка.

Хейзел вспомнила собственное детство – как мало нежности ей тогда доставалось. Что ей, что Матинне – обеим приходилось довольствоваться теми жалкими крохами, которые им изредка перепадали.

– Пойдем с нами, – расчувствовавшись, предложила она. – Мы живем всего в нескольких кварталах отсюда, в доме врача. Там есть комнатка, совсем крохотная, но она будет только твоей. Ты сможешь снова встать на ноги.

Матинна рассмеялась странным смехом, который зародился где-то глубоко внутри нее и поднялся к горлу.

– Я и так прекрасно стою на ногах, Хейзел.

– Но выпивка и… то, что ты не спишь по ночам… Ты еще слишком юная, Матинна. Такая жизнь не для тебя.

– Ну, не знаю. А какая жизнь для меня?