Изгой

– Гилберт, давай не будем, – попросила она. – Отвези Элис домой.

Гилберт взял шляпу со стойки у двери и вышел. Хилари и Клэр хотелось посмотреть, как его машина догоняет Льюиса, только подходящего предлога оставить дверь открытой не нашлось.

– Я не хотела его видеть, – сказала Хилари. – Дэвид настоял, ради Гилберта.

– Сначала я думала, Дики не стоило так говорить прямо в церковном дворе, но, наверное, иначе было нельзя. Он опасен, и лучше, если мы все это признаем. Господи, да ты видела его лицо? С этим мальчишкой что-то не так.

– Кого мне жаль по-настоящему, так это Гилберта и Элис.

– Я была у них дома сразу после смерти Элизабет, – припомнила Клэр. – И знаешь, какой-то он был слишком тихий.

– Как это?

– Ужасно так говорить, но ведь ребенок, который потерял мать из-за несчастного случая, должен ужасно страдать. А Льюис выглядел таким спокойным. Странным и спокойным. Мне было не по себе.

– Ведь никто из нас не видел, что произошло? Конечно, это немыслимо. Но все-таки он странный. Рядом с ним как-то тревожно.

– Наверное, ужасно трудно растить пасынка.

– Ну, никто не заставляет его любить, но столько мороки изо дня в день…

– Да и Элис не особенно стойкая…

– Тсс! Видела, сколько она пила?

– Да брось! Я знаю…

Они вернулись в гостиную. Обед, несомненно, удался: ведь у гостей нашлось столько тем для обсуждения. Эд и Том стали героями дня, не побоявшимися вступить в схватку со злом и изгнать его.

Гилберт и Элис обогнали Льюиса. Доехав до дома, Гилберт развернул машину и остановил на выезде, чтобы видеть дорогу. Если Льюис собрался на вокзал, то пройдет мимо, и Гилберт не позволит ему уехать.

Элис смотрела на мужа за рулем. В его застывшей позе чувствовалось бессилие.

Спустя некоторое время вдали показался Льюис. Элис оцепенела, как будто уперлась в невидимую стену. Как будто они с Гилбертом скованы своей бездетностью, Льюисом и его тягой к разрушению. Ей хотелось сбросить оковы. Она столько раз перевязывала ему руку и вытирала кровь, борясь с жалостью и отвращением, а Гилберт ходил на работу и горя не знал. Элис чувствовала себя медсестрой на войне, которая перевязывает солдатам раны, чтобы они вернулись в строй, но ведь это война Льюиса и его отца. Нет, отныне она не желает быть связанной чужой тайной.

Льюис заметил, что его ждут, однако не остановился. Элис решила – пришло время обо всем рассказать.

Поначалу Гилберт ей не поверил. Для Элис самоистязание Льюиса стало привычным, и описывать его было стыдно, словно речь шла о ее собственном пороке.

– Ты хочешь сказать, он делает это специально? – спросил Гилберт.

– Да.

– Просто так режет сам себя?

– Да.

По его лицу скользнула тень, и на миг Элис испугалась, что сейчас он сделает нечто ужасное, однако Гилберт лишь пристально смотрел на сына и ждал. Элис затаила дыхание. Наконец Льюис с ними поравнялся, Гилберт вышел из машины. Элис жалела, что не ушла в дом и теперь ей придется наблюдать сцену объяснения.

Льюис попытался пройти мимо, но Гилберт бросился к нему. Хотя Элис и не разбирала слов, и без того все было понятно. Гилберт закричал на Льюиса, тот отступил, отец схватил его за руку и попытался закатать рукав. Льюис сопротивлялся изо всех сил. Поблизости не было никого, но Элис все равно прятала лицо от стыда и не видела, как Льюис, вырываясь из рук отца, бросил на нее быстрый взгляд. Гилберт сжал сыну запястье и одним движением вздернул рукав. Оба замерли.

Гилберт ничем не выдал, что он думает о шрамах Льюиса, или о событиях за обедом, или о его выходках за все годы после смерти Элизабет. На миг перед ним предстал образ сына, которого он мог бы иметь, яркий, как освещенная фотография. Гилберт выпустил изрезанную руку Льюиса, и тот увидел в его глазах свое отражение.

Отец велел ему опустить рукав, развернулся и пошел прочь. Казалось, худшее, что могло между ними произойти, произошло.

Уотерфорд утопал в темноте. Теплый весенний воздух медленно уступал место холодному ветру. Элис спала и видела прекрасный сон. Она и Гилберт держались за руки: их пальцы иногда переплетались во сне, но к моменту пробуждения всегда оказывались врозь.

Двери в гостиную были открыты и плавно скользили взад-вперед на сквозняке. Льюис напился и ковылял нетвердой походкой, в непроглядной тьме ему чудилось, что он оторван от мира и парит над деревней, над ее спящими жителями. Иногда он как будто мчался с огромной скоростью; иногда не замечал, как валится с ног, и это было смешно и в то же время больно.

Деревня спала беспробудным сном, и никто не подозревал о надвигающейся беде. Льюис переходил дорогу, падая на каждом шагу и с усилием поднимаясь на ноги.

Наконец он оказался на церковном дворе. Здание церкви высилось перед ним темным пятном.

Дверь оказалась незаперта и легко подалась вперед, когда Льюис повернул металлическое кольцо. Темнота внутри была густой и почти осязаемой, пропитанной церковными запахами. Он оперся на скамью, затем уронил голову на грудь и опустился на колени.