Изверг. Когда правда страшнее смерти

Он вернулся домой в Клерво-ле-Лак; были каникулы. Однажды рано утром он сел в машину и поехал в лес Сен-Морис. Отец еще в свою бытность лесничим как-то показал ему там одну глубокую расщелину, в которую если сорваться – верная смерть. Он говорит, что хотел броситься туда и бросился, но зацепился за ветви и только исцарапал лицо и разорвал одежду. Умереть он не сумел, но сам не знает, как ему удалось выбраться живым. Он доехал до Лиона, снял номер в гостинице, позвонил Флоранс и сказал, что попал в аварию на шоссе между Женевой и Лозанной. Его выбросило из машины, но служебный «Мерседес» ВОЗ разбился в лепешку. На вертолете его доставили в лозаннскую больницу, оттуда он и звонит. Перепуганная Флоранс хотела немедленно мчаться в Лозанну, и он, испугавшись, стал убеждать ее, что с ним сейчас все в порядке. В тот же вечер он вернулся в Превессен на своей машине. Царапины от колючек мало походили на результат дорожной аварии, но Флоранс слишком переволновалась, чтобы обратить на это внимание. Он бросился на кровать и расплакался. Жена обнимала его, утешая, ласково спрашивала, что у него болит. Она чувствовала что-то неладное в последнее время. Заливаясь слезами, он объяснил, что не просто так потерял управление машиной, а из-за пережитого удара, страшного удара. Его шеф в ВОЗ скончался от рака, вот уже несколько лет медленно убивавшего его. Этим летом метастазы распространились по всему организму, он давно знал, что надежды нет, но увидеть его мертвым… Он рыдал всю ночь напролет. Флоранс сочувствовала, но в то же время была немного удивлена такой привязанностью к шефу, о котором он никогда ей не рассказывал.

Он, видимо, тоже решил, что этого недостаточно. В начале осени его дремавшая пятнадцать лет лимфаденома проснулась, приняв форму болезни Ходжкина. Зная, что это будет воспринято лучше чем любовница, он поделился с Люком. Тот, слушая, как он, весь какой-то оплывший, хмурый, безвольно осевший в кресле, говорит, что дни его сочтены, вспоминал того помолодевшего Жан-Клода, явившегося летом к нему в недостроенный дом. На нем был тот же костюм, но утративший лоск, воротник засыпан перхотью. Вот что сделала с человеком страсть. А теперь она, эта самая страсть, разрушала его клетки. Вины за то, что он так настаивал на разрыве, Люк все же не почувствовал, но испытал глубокую жалость к другу, к его душе, которая – он это понял – была так же тяжело больна, как и его тело. Однако Люк не был бы Люком, если бы не подумал в первую очередь о том, что это испытание вернет Жан-Клода в лоно семьи. И теперь они с Флоранс станут ближе чем когда-либо: «Вы, конечно, много об этом говорите…» К его несказанному удивлению Жан-Клод ответил, что нет, они об этом почти не говорят. Флоранс в курсе. Рассказывая ей, он постарался по возможности не драматизировать, и они условились вести себя так, будто ничего не случилось, чтобы не омрачать обстановку дома. Она предложила сопровождать его в Париж, где он лечился у профессора Шварценберга (это тоже удивило Люка: он не думал, что этот знаменитый медик еще ведет пациентов, если вообще вел когда-нибудь), но он отказался. Это его недуг, с которым он будет бороться в одиночку, никого не обременяя своими проблемами. Он хотел справиться сам, и жена уважала его решение.

Болезнь и лечение выматывали его. Теперь он не ездил на работу каждый день. Флоранс, поднимая детей, говорила им: «Тише, не шумите, папа устал». Она отвозила их в школу, потом заходила к матери кого-нибудь из их одноклассников на чашку кофе, ехала на уроки танцев или йоги, за покупками. Оставаясь дома один, он проводил дни в своей влажной постели, с головой укрывшись пуховым одеялом. Он всегда сильно потел, а теперь простыни приходилось менять ежедневно. Лежа в липкой испарине, он то дремал, то читал, не понимая ни строчки, в каком-то отупении. Совсем как в Клерво-ле-Лак, в тот год, когда его постигла неудача с лицеем Парк: та же тоскливая апатия и сотрясающий временами озноб.

Несмотря на то что они расстались вроде бы друзьями, он ни разу не говорил с Коринной после их злополучной поездки в Рим. Когда Флоранс не было дома, он кружил вокруг телефона, набирал номер и, если она подходила, вешал трубку, боясь показаться навязчивым. Он очень удивился, когда набрался наконец смелости заговорить, потому что она явно была рада его слышать. У нее был не лучший период в жизни: проблемы с работой, романы-однодневки. Ее положение одинокой женщины с детьми и озабоченность поисками спутника жизни отпугивали мужчин. Она натерпелась от них такого беспардонного хамства, что не могла задним числом не оценить доктора Романа – унылого, неуклюжего, но обращавшегося с ней как с королевой. Коринна пустилась в подробный рассказ о своих невзгодах и обидах. Он слушал ее, утешал. В сущности, говорил он, если копнуть поглубже, они с ней очень похожи. Она ему как сестренка. Он приехал в Париж в декабре, и все началось сызнова: встречи, ужины, подарки, а после Нового года – пять дней влюбленной парой в Санкт-Петербурге.