Впервые он дурачил не стариков из числа своих родных, которым нужно было только приумножить кубышку для наследников, а молодую дееспособную женщину, нуждавшуюся в своих деньгах и намеревавшуюся вскоре их вернуть. На этом пункте она особо настаивала: ручается ли он, что деньги можно будет забрать, как только они ей понадобятся. Он ответил утвердительно. Между тем положение у него было пиковое. От свалившегося на него богатства – денег матери Флоранс – уже ничего не осталось. За два последних года его расходы резко возросли. В Превессене ему приходилось жить сообразно потребностям людей своего круга: он платил восемь тысяч франков в месяц за дом, купил джип за двести тысяч франков, затем пересел на «БМВ» за двести пятьдесят тысяч. В Париже деньги утекали рекой на дорогие отели, роскошные рестораны и подарки Коринне. Чтобы продолжать в том же духе, ему была необходима эта сумма, которую он, вернувшись домой, сразу же положил частями на три своих счета в отделениях Парижского национального банка в Ферне-Вольтере, Лон-ле-Сонье и Женеве. Директор фернейского филиала, не решаясь поинтересоваться источниками его доходов, давно удивлялся нерегулярности поступлений. Он несколько раз звонил своему клиенту, предлагая сделать вклады, распорядиться деньгами разумнее. Тот отвечал уклончиво, тянул. Больше всего он боялся извещения о закрытии счетов – и на сей раз этого удалось избежать. Но он знал, что получил лишь отсрочку и, начав тратить деньги Коринны, сделал катастрофу неминуемой.
Под этим дамокловым мечом прошел последний год. До сих пор тяготевшая над его жизнью угроза не была такой определенной. Кого бы он ни встретил, кто бы с ним ни заговорил, когда бы ни зазвонил дома телефон, страх скручивал ему нутро: все кончено, час пробил, его разоблачили. Опасность поджидала повсюду. Любой пустяк мог дать толчок катастрофе, которую будет уже не остановить. Но нынешний вариант сценария был реальнее всех прежних, и сколько он ни твердил себе дежурное утешение для безнадежно больных – мол, можно болеть раком и умереть от гриппа или осиного укуса – теперь только этот вариант не давал ему покоя. Чем дольше отсрочка, тем вернее последует удар, и деваться будет некуда. Потребуй Коринна свои деньги, скажем, спустя неделю, он еще мог бы вернуть их, поискать другую возможность (но какую?!) жить без постоянного дохода, как если бы доход у него был. Но шли недели, месяцы, и сумма, якобы положенная в швейцарский банк, таяла. В каком-то помрачении он даже не пробовал растянуть ее, наоборот, проматывал с лихорадочной поспешностью. Когда Коринна потребует сумму целиком – что он будет делать? Несколькими годами раньше он попытался бы возместить ее, обратившись к своим прежним «вкладчикам» – родителям, дяде Клоду, родным жены. Но он знал – еще бы ему не знать! – состояние финансов каждого из них. Он забрал все и истратил. Ему не на кого было больше рассчитывать.
Так что же делать? Соврать Коринне, что на него напали и украли чемоданчик с деньгами? Признаться ей? Открыть хотя бы часть правды: что у него нет денег, что он попал в безвыходное положение и увлек за собой ее? Или всю правду: семнадцать лет лжи? Или, в конце концов, снять со счетов все, что осталось, купить билет на самолет и улететь на край света? Исчезнуть, сгинуть? Скандал разразится через считаные часы, но ему уже не придется видеть смятение близких и смотреть им в глаза. Может быть, удастся разыграть самоубийство, заставить поверить в свою смерть? Трупа не найдут, но если оставить машину с предсмертной запиской у какой-нибудь пропасти в горах… Официально числясь мертвым, он будет в полной безопасности. Проблема в том, что он останется в живых и понятия не имеет, как будет один, даже с деньгами, жить дальше. Сбросить личину доктора Романа значит вообще лишиться лица; остаться даже не голым, а без кожи.
Он всегда знал, что логичный исход его истории – самоубийство. Часто думал об этом, но ему никогда не хватало мужества. А потом своего рода уверенность, что однажды он это сделает, заменяла поступок. Вся его жизнь прошла в ожидании дня, когда нельзя будет тянуть дальше. Сотню раз этот день должен был наступить, и сотню раз чудо или случайность спасали его. Не сомневаясь в исходе, он с любопытством ждал, до каких пор судьба будет его отсрочивать.